"Павел Нилин. Через кладбище" - читать интересную книгу автора

Михась неправду тогда сказал Мамлоте, будто бы уже ходил по еврейскому
кладбищу. Нет, он никогда не бывал здесь. И кладбище это удивляет его
необыкновенной пустынностью.
На открытом пространстве, на голой глинистой почве, кое-где поросшей
чахлой травой, в беспорядке расставлены, как разбросаны, бурые и черные
камни памятников, то квадратных, то закругленных, и на них - непонятные
надписи.
И другие камни - только очень большие, - разбросаны дальше, под горой и
по всей местности.
Это так страшно выглядят отсюда, издали, каменные полуразрушенные дома
Жухаловичей.
Михась, однако, безошибочно узнает со склона горы среди развалин и
двухэтажный Дворец труда железнодорожников (он здесь был с отцом на вечере
строителей), и церковь Воздвиженья (бабушка тайно от родителей водила его
сюда, когда он был еще маленьким), и кинотеатр "Октябрь" (он много раз
бывал там с сестрами), и Пироговскую больницу (ему там, маленькому, лечили
уши), и ресторан "Буг" (тетка его, тетя Луша, работала в ресторане
судомойкой, он когда-то обедал у нее на кухне, ел котлеты с тонко
нарезанной картошкой и компот в стакане).
Это был веселый, полный разных удовольствий городок. Михась любил с
деревенскими ребятами пошататься по его улицам. А теперь городок выглядит
мертвым.
Нет, не совсем мертвым.
За бывшим рестораном "Буг" можно разглядеть людей и телеги с лошадьми.
Там - базар. Люди все еще чего-то покупают и продают.
Сазон Иванович велел искать его на базаре в девять утра. Это нельзя
забыть - ровно в девять. Или в два часа - на мельнице.
Михась отгибает рукав и смотрит на часы. У него великолепные часы, с
толстым стеклом, на широком ремне. Он снял их под Слуцком с немецкого
офицера. Офицеру тому уже не потребуются больше часы. А Михась часто
должен действовать точно по часам. И Василий Егорович Бугреев ему сказал:
"Желательно, чтобы ты приходил ко мне всегда в одно и то же время. Лучше
всего - в двенадцать. Я тогда дома; А если меня нет или кто лишний у меня
- подкова над дверями, ты увидишь, отодвинута немножко и с подоконника
цветок убран".
Было двадцать минут двенадцатого.
Михась решил, что ему лучше еще побродить здесь по кладбищу, чем
спускаться с горы раньше времени. И - странное дело - он как будто
попривык уже к этим бурым и черным памятникам. Рассматривал их теперь
спокойно, без особого, однако, интереса. И сам удивлялся, что
кладбищенская гора уже не очень пугает его. Конечно, ночью здесь не дай
бог ходить. Ночью, впотьмах, наткнешься на какой-нибудь крест или еще на
что. Можно просто с ума сойти. А днем - ничего. Все видно. Хорошо видно. И
далеко.
Михась захотел разглядеть отсюда мельницу. Бревенчатая, старенькая,
обомшелая, она всегда тряслась у плотины, когда он проходил мимо. Сейчас
ее трудно было разглядеть. Заслоняло здание бывшей школы.
В школу Михась ходил почти шесть зим. Но теперь, глядя на нее издали,
не испытывал теплых чувств. Даже отвернулся и стал смотреть в другую
сторону - на развалины МТС. И не потому, что в бывшей школе разместилась