"Павел Нилин. Тромб" - читать интересную книгу автора

Люди его специальности и опыта работают обычно до звонка.
- До звонка с того света, - как шутит он сам.
- А сердце пошаливает у Шалуна, - говорит Инга, выслушивая мужа. - Уже
не тот медведь. Можно бы, пожалуй, и не хорохориться...
- Ты мне это уже лет десять говоришь, - сердится Мещеряков. - У меня
каучуковое сибирское сердце. Лет на восемьдесят хватит. А дальше уж и не
интересно. Все-таки свиньи мы, что не съездили к Верочке, - говорит он
будто бы без всякой связи.
- Она в Сочи. Звонила мне, что улетает послезавтра в Сочи, -
усмехнулась Инга. - Вдова, словом, не теряет время.
После этого разговора Мещеряков уже не вспоминал о Верочке. Но однажды,
опять же глубокой осенью, проходя по Суворовскому бульвару, вдруг услышал:
- Дима, здравствуй.
Мало осталось на земле людей, которые могут так окликнуть Мещерякова,
но он все-таки оглянулся и увидел Верочку. Она вышла, должно быть, из
универсама с сумками.
- Ну что ты на меня так смотришь? Не узнал? Я старенькая?
- Не сказал бы, - пожал плечами Мещеряков.
Перед ним стояла, чуть покачиваясь на высоких каблуках, великолепная
женщина в светлых, взбитых на лбу волосах, в цветастой шляпе, чуть
сдвинутой на затылок.
- А у меня в сумке филе трески. Дукс всегда говорил, что Димка любит
треску больше, чем женщин. Правда?
- Не знаю. Давно уже не пробовал треску. Она куда-то исчезла. Говорят,
ее всю выловили...
- А я вот сейчас ее поймала. Сразу три килограмма. Поедем ко мне.
Садись. У меня вон "Москвич". Надеюсь, поместишься? О, какой ты громадный!
Я давно не видела тебя. Даже забыла, какой ты. Не туда. Садись со мной
рядом. Кстати, ты ведь не был у нас на новой квартире...
Вера Тимофеевна заботливо, как маленького, усадила огромного Мещерякова
не переднее сиденье. И, захлопнув дверцу, села за баранку.
- Дукс так и не успел устроить новоселье, - говорила она, переключив на
третью скорость и отдавшись движению. - А как он мечтал собрать всех-всех
на новой квартире. Вот это был действительно старинный по духу сибиряк.
- Да, сибиряк, - улыбнулся Мещеряков. - Все мы в свое время убежали из
Сибири. Погнались после войны за белым батоном. Ведь тогда батоны белые
были чуть ли не в одной Москве. А сейчас, вот недавно под Сургутом я вошел
в тайгу. Только наступил на будто лакированный брусничный листок, едва не
заплакал. Дурак, мол, дурак. Вот, мол, где надо было жить. Или уж кончать
жизнь. Белый батон того не стоил...
- "Да при чем тут белый батон? - возразила Вера Тимофеевна. - Ты сам на
себя наговариваешь. А о Сибири он тоже тосковал.
Мещеряков молчал, но ему было приятно все, что говорила Верочка о своем
покойном муже. Эти слова как бы по-особому сближали Мещерякова с ней, как
бы опровергали то, что они с Ингой подумали на кладбище о ее холодности.
- Дукс просто за уши тянул меня к свету, - говорила она. - И сейчас
мне, знаешь, дорого все, что хоть отдаленно напоминает о нем. Ты не
представляешь, как я рада, что встретила тебя. Это такой презент судьбы,
как любил говорить Дукс.
- И вроде приключение? - озорно блеснул глазами Мещеряков.