"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

Но вчера я добрался отнюдь не до конца, разве что до середины, я
обязательно должен досказать, просто рассказать дальше всю историю,
отделаться от нее, теперь дело принимает серьезный оборот. Так что сразу
перейду к делу, попытаюсь сегодня перейти к делу как можно быстрее, хотя я
всегда пытаюсь переходить к делу как можно быстрее.
Уже назавтра я снова увидел всех, то есть большинство тех, о ком речь.
Так сказать, ядро труппы. По четвергам, с пятнадцати до семнадцати, у нас
занятия театрального кружка. Ты не думай, я успокоился, успокоился,
насколько смог. И вполне смог.
Вечером я даже вышел поужинать. С Гертой, нашей учительницей пения, я
наверняка тебе о ней рассказывал. Нет? Ни слова о прелестной, нежной,
маленькой Герте со смешной фамилией Хаммерштайн? О, нет ничего более
успокоительного, чем ужин с Гертой. Я наткнулся на нее в актовом зале, сразу
после того, как ушел из 11-го "Б".
Как бы я ни злился на своих учеников, достаточно провести пять минут с
Гертой, и я снова понимаю, как смешна любая моя проблема по сравнению с ее
проблемами. Вероятно, в школах всегда есть такие мученики, они были в мое и
определенно уже в твое время. Это мальчики или девочки для битья - учителя,
неизбежно приносимые в жертву. Они подлежат особому суду Линча, типичному
для всего заведения, и я бы сказал, более чем символическому. И принимают
эту, с точки зрения учеников, вполне справедливую кару. Их приговор -
пожизненное, медленно усиливающееся удушение. Достаточно медленное, чтобы
привыкнуть задыхаться. И хотя они вполне отдают себе отчет, что с ними
происходит, они остаются, держатся, терпят, с улыбкой, до самого конца.
Не знаю, было ли у Герты "окно", или она опоздала на урок, что
случается довольно часто, или класс в очередной раз обратил ее в бегство.
Как-то раз мне довелось это наблюдать. "По железу камень бьет, - вопили они
что есть мочи, - а Герта песенки поет, железяка гнется, а Герта не сдается".
Остроумно, ты не находишь? Вообще недурно. Только звучит ужасно. Это чистая
жуть, правда, невозможно выдержать, именно потому, что в этом столько
невинной детской подлости. Или, если угодно, подлой невинности. Увидев меня,
Герта взмахнула рукой, как будто носовым платком. Ее обычно плотно сжатый,
всегда слишком ярко накрашенный рот скривился в безудержную улыбку.
Она меня уже не раз подкармливала. У себя дома, невкусным ужином. При
свечах, с разговорами о Томасе Манне и "Зимнем пути" Шуберта. Однажды даже
играла для меня на виолончели. Баха, который Иоганн Себастьян. Странно было
смотреть на ее вроде бы хрупкое, кукольное тельце, извлекающее эту мощную,
аскетическую музыку. На эти пальцы, в которых вдруг обнаруживается столько
силы и решимости. Она говорит, виолончель - вся ее жизнь. Она повторяет это
опять и опять, как заклинание, как молитву. И при этом глядит на меня
сияющим взором. Конечно, она положила на меня глаз. Она мечтает, что я на
ней женюсь и мы будем каждый вечер ужинать при свечах и рассуждать о Томасе
Манне и "Зимнем пути" Шуберта. И она время от времени будет исполнять на
виолончели Баха, только для меня.
В общем, она кинулась ко мне, простучала каблучками свое лихорадочное
престиссимо по каменному полу, ну, ты понимаешь. И я тут же подумал, что
вечер в "Аль Денте" с Гертой - это выход. Я спросил, и она сразу
согласилась. Глаза у нее подозрительно блестели, тушь слегка размазалась.
Как будто она только что плакала или вот-вот расплачется. Возможно, мне
только показалось. Ее появление подействовало на меня благотворно, даже