"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

Я, разумеется, снова и снова размышлял, в чем причина, где я ошибаюсь,
и так далее. И в какой-то момент пришел к выводу, что у них не только нет ни
малейшего, даже смутного представления о театре, но и, как бы это сказать,
полностью отсутствует соответствующий орган восприятия.
Кажется, они совершенно не в состоянии вообразить, что в принципе
возможно и интересно - попытаться проникнуть в роль, влезть в шкуру другого
человека.
Наконец мне пришла идея подсунуть им молодежную пьесу, трагедию. Если
не вдохновляют другие люди, пусть просто играют самих себя, может, это
сработает. Пусть попробуют взглянуть на себя со стороны, может, таким
обходным путем они научатся постигать то, что им незнакомо. Постигать
характеры, типы, вовсе не такие далекие от них самих. Типы, которыми при
иных обстоятельствах вполне могли бы стать сами. Может быть даже, они вдруг
осознают самих себя и что-то извлекут из игры, научатся передавать свои
впечатления, рассказывать, что с ними происходит.
В начале учебного года я принес им "Пробуждение весны", раздал двадцать
экземпляров. Пьесу написал Ведекинд, Франк Ведекинд, был такой автор, вряд
ли ты его знаешь. Речь идет о половом созревании, об идиотской,
разрушительной ущербности взрослых, и прежде всего школы. Девушка умирает
после подпольного аборта, один парень стреляется, другого сажают в так
называемое исправительное учреждение. Публикация пьесы в 1906 году вызвала
грандиозный скандал, писали, что это чистейшей воды порнография, а премьеру
смогли сыграть только спустя пятнадцать лет.
Доброе старое время, скажешь ты зевая, ну да все равно, не в этом же
дело. Большинство из них прочли "Пробуждение весны" или, по крайней мере,
ознакомились с содержанием, и я рассчитывал на восторженную реакцию. И, как
всегда, попал пальцем в небо, ничего не произошло. Они сказали: раньше, мол,
вот так все было, а теперь ничего подобного нет, - ну и прекрасно, и
спасибо. Конечно, подумал я, с нашим временем вообще нельзя сравнивать, то
была эпоха ханжества, полного невежества во всем, что касается секса,
прямо-таки ненависти ко всему телесному. Но одновременно я подумал, что
персонажи пьесы, в общем-то, точно так же, как и они, остались один на один
со своей юношеской реальностью. Со своими трудностями, своим страхом, своими
вожделениями и так далее. Ведь сами-то они точно так же наглухо задраены от
остального мира, как герои пьесы Мельхиор и Мориц, как Вендла. Их ведь тоже
считают недоразвитыми, наивными и глупыми, разве нет? Нынче, как и тогда, их
лишили языка, должны же они это заметить, несмотря на все усилия мира
взрослых затушевать положение дел, несмотря на все молодежные журналы,
несмотря на эпидемию поп-жаргона, хотя главным образом речь идет еще только
о сексе. И о насилии, конечно. То есть как раз для этого их оглупляют, как
раз поэтому они так ужасающе бессловесны, а почему же еще? И с ними
происходит что-то, чего они не понимают и для чего нет слов. И быть не
может.
Каждый раз я с удивлением замечаю, что там, в подвале, вдруг возникает
какая-то необъяснимая, но совершенно однозначная солидарность. Я бы никогда
ее не предал, никогда, даже под пыткой в буквальном смысле, если ты
понимаешь, о чем я говорю. Они каждую неделю приходят добровольно в этот
паршивый, стерильный подвал и бывают довольны занятиями. Лучше уж я
ограничусь неуклюжими упражнениями на дикцию и этюдами да моими проектами,
которые они обычно отвергают с порога. Иногда, если уж нам совсем ничего не