"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

приходит в голову, я читаю им вслух "Последние дни человечества" Карла
Крауса. Если честно, довольно часто в последние месяцы. А потом мы идем
курить и еще немного трендим. Так оно и шло.
Такое вот положение, таким оно было до сих пор, а теперь началось... То
есть начала Амелия, милая, обычно такая тихая дочка адвоката Амелия
Кляйнкнехт, с ее аурой неиспорченности, мне и вправду каждый раз
подворачивается это слово, прямо-таки аурой Мадонны. Она схватила стул,
поставила его посреди комнаты - и выдала.
Ты представь себе эту живую картину. Амелия, примерная девочка с очень
хорошими отметками, сидит на стуле широко раздвинув ноги. Правда, в лице
есть что-то поросячье. Хорошо заметные ноздри крошечного, с небольшой
горбинкой носа, круглые глаза с белесыми ресницами, короткий круглый
подбородок, толстая шея. Тем не менее она миловидна, у нее прелестный
поцелуйный рот, гладкие щеки и полные груди, выпирающие из снова вошедшего в
моду черного кружевного бюстгальтера. Да, миловидна и чуть-чуть вульгарна,
да, действительно лишь чуть-чуть. Это "чуть-чуть" даже подчеркивает ее
неколебимую образцовость. В точности как пробор в ее прелестных, туго
сплетенных дредах, то есть многочисленных косичках. Все это, в общем,
показывает, как гибко и послушно она движется в пределах четко проведенной
ее родителями границы. Ей дозволено взбрыкивать, ведь она воплощение юности,
а юности для здорового и нормального развития необходимо бунтовать. Но при
этом нельзя выходить за охранительные рамки родительского дома. В самом
деле, дома у Амелии Кляйнкнехт образцовый порядок. И это сразу чувствуется.
Тем более что в последнее время встречается не так уж часто, ты можешь
видеть это на примере условий, в которых подрастает моя собственная дочь
Люци.
И вот Амелия откидывает волосы назад и заявляет: "Меня зовут Вендла,
мне шестнадцать, в настоящее время я кручу с Мельхиором, он в общем-то
клевый парень". Что это с ними, думаю я, Вендла, Мельхиор, неужто они
все-таки хотят влезть в Ведекинда, перед самым концом учебного года, или
как? "Обычно мы трахаемся в машине, на задних сиденьях, - продолжает она, и
ее выпад все еще кажется неуклюжим, но это быстро проходит. - Вообще-то мне
очень нравится отсасывать. Когда член так здорово раздуется, можно засунуть
его в рот очень даже глубоко. Это меня заводит, я прямо тащусь. У Мельхиора
маловат, но, в общем, пока и он сгодится. Только сперма не очень вкусная. И
кроме того, от нее толстеешь. Так что я выплевываю. А Мельхиор каждый раз
злится".
Она берет паузу и начинает оглаживать свои груди, точнее, мять, а я
сижу как аршин проглотил, с отвисшей челюстью и, конечно, абсолютно не
понимаю, что происходит вокруг, разыгрывается у меня на глазах.
Ища глазами совета, ну да, какой-то поддержки, я обвожу глазами
компанию. Они сидят, как всегда, на расставленных полукругом стульях, тела
напряжены, выражение лиц немного смущенное, но очень сосредоточенное,
серьезное и решительное. Надиного лица не видно. Локти упираются в колени,
руки на затылке, сжаты в кулаки. Потом встает Марлон, становится позади
Амелии, руками удерживает ее голову, а та все продолжает тискать свою грудь.
Теперь она закрыла глаза, нацепила этакую мечтательную улыбку. "Для
меня самое главное - хорошо смотреться. Я знаю, что Мельхиор все время
наблюдает за мной и замечает каждый мой промах. Он должен видеть мое лицо.
Ясное дело, нужно вытягивать губы трубочкой, глаза не закрывать совсем, а