"Шарле Нодье. Живописное и индустриальное путешествие в Парагвай-Ру и Южную Палингенезию " - читать интересную книгу автора

сделать то, что от меня требовалось; возможно даже - ибо глупая гордыня
примешивается ко всем чувствам человеческим, - я был рад доказать своим
друзьям, что, несмотря на всю мою мечтательность, в минуту опасности я могу
действовать так отважно, как того требуют интересы дела и ужина; вдобавок,
скажу откровенно, в ту пору заговор, одно воспоминание о котором приводит
меня в трепет, не казался мне таким отвратительным, каким он был на самом
деле. Ибо тогда я еще не любил, а добрые или злые чувства пробуждает в нас
вполне только любовь. Вечернею порою мы беспрепятственно, не испытывая ни
малейших угрызений совести, ворвались в плохо охраняемые пределы фермы и
увидели там наших будущих жертв: большинство из них уже почивали. Вы знаете,
что Куры обычно ложатся спать спозаранку. Лишь одна еще бодрствовала: то
была Пеструшка.
При виде ее некое смятение овладело мною. Вначале я счел, что меня
влечет к ней естественная склонность, и упрекнул себя за приверженность к
этому пороку; однако вскоре я понял, что чувство, поселившееся в моей душе,
совсем иной природы. Я чувствовал, как кровожадность моя тает от пламени ее
очей; я восхищался ее красотой; грозившая ей опасность лишь сильнее
разжигала мою страсть. Что мне сказать вам, сударь? Я любил ее, я ей об этом
сказал; она выслушала мои клятвы как особа, привыкшая к почестям; плененный
без остатка, я отошел в сторону, чтобы обдумать способы спасения моей милой.
Прошу вас заметить, что любовь моя началась с мысли нимало не
эгоистической - случай достаточно редкий и потому достойный внимания.
Поразмыслив о том, что мне следует предпринять, я возвратился к тем
жаждущим крови Лисам, с которыми имел несчастье состоять в родстве, и с
деланным равнодушием предложил им поначалу для возбуждения аппетита съесть
несколько яиц всмятку, ибо иначе мы можем прослыть обжорами, сроду не
бывавшими в свете и не знающими правил приличия.
Предложение мое было принято подавляющим большинством голосов, и это
доказало мне, что Лисов нетрудно провести, играя на их тщеславии.
Тем временем я, снедаемый тревогой, тщетно искал способа дать невинной
Курочке понять, в какой опасности она находится. Не сводя глаз со злодеев,
чьи безжалостные челюсти уничтожали в зародыше многочисленное куриное
потомство, она бессильно клонила к палачам прелестную головку. Я испытывал
невыносимые муки. Несколько товарок Пеструшки уже нечувствительно перешли из
царства сна в царство смерти. Петух спал без задних ног, даже не подозревая,
что гарем его захвачен неприятелем; ждать спасения было неоткуда. Горе
Пеструшки вселяло в меня некоторую надежду, ибо возлюбленная моя, предавшись
ему вся без остатка, хранила молчание; но я с ужасом сознавал, что стоит ей
вскрикнуть, и она погибла. В довершение всех несчастий, пришла моя очередь
стоять в карауле; надобно было оставить Пеструшку среди подлых разбойников.
Я колебался; внезапно счастливая мысль осенила мой встревоженный ум. Я
бросился к воротам и через мгновение громким криком "Спасайся кто может!"
посеял панику среди Лисов, большинство из которых успели завладеть другой
добычей и вдобавок были слишком напуганы, чтобы покуситься на мое сокровище.
Что же касается меня, то я возвратился в курятник и, лишь окончательно
удостоверившись, что все мои товарищи его покинули, осмелился расстаться с
Пеструшкой, избавив ее от необходимости изъявлять мне признательность.
Память об этой первой встрече, хотя к ней и примешивались сожаления, близкие
к раскаянию, - одна из немногих радостей, какие остались в моей жизни. Увы!
ни одно из событий, которые последовали за тем вечером, когда родилась и