"Хилари Норман. Гонки на выживание " - читать интересную книгу автора

не так весело, как играть на улице. Даниэлю казалось, что на улице ничего
такого страшного с ним не случится, и в 1937 году он дважды тайком сбегал из
детского сада.
В первый раз он сел на трамвай, идущий в центр города, и слез на
кипящей жизнью Каролиненштрассе. Он не был там уже бог знает сколько
времени, и ему не терпелось узнать, как выглядит магазин его отца теперь,
когда его отобрали нацисты. Оказалось, что магазин выглядит в точности, как
и раньше, если не считать вывески над главным входом, где вместо
"ЗИЛЬБЕРШТЕЙН" красовалось "ФРАНКЕ", а рядом была надпись, гласившая: "JUDEN
UNERWUNSCHT" *.
______________
* "Евреи не обслуживаются" (нем. ). - Здесь и далее прим. перев.

Во второй раз он сбежал, когда Адольф Гитлер приехал в Нюрнберг на
партийный съезд. Все знали, что Гитлер будет держать речь на огромном
стадионе, который нацисты построили неподалеку от их дома на Гюнтерштрассе,
уничтожив ради этого большой старинный парк. Даниэль знал, что родители
страшно рассердятся на него, если узнают, но ему очень хотелось своими
глазами увидеть нациста номер один.
Ему так и не довелось увидеть Гитлера, зато он увидел множество других
нацистов, мужчин и мальчиков в коричневых и черных мундирах. Они маршировали
и пели, несли знамена и штандарты. Даниэль встал на цыпочки и вытянул шею,
чтобы лучше видеть. Стоявшая рядом с ним полная блондинка в зеленой фетровой
шляпе с пером подхватила его под мышки и подняла в воздух.
- Смотри, мальчик, смотри! - воскликнула она. - Вон там наш фюрер!
Видишь?
Но Даниэль разглядел только фрейлейн Краусс из отцовского магазина. Она
стояла на скамейке между двумя мужчинами и махала одной рукой как безумная,
а другой прижимала к груди портрет фюрера. Восторженные слезы текли по ее
лицу, красный от помады рот был распялен в истерическом вопле "Хайль
Гитлер!".
Фрейлейн Краусс напугала его больше, чем все остальные нацисты, вместе
взятые. Он начал брыкаться, высвобождаясь из рук толстой блондинки, причем
нечаянно лягнул ее в живот. Она возмущенно ахнула от неожиданности, а он со
всех ног побежал домой, совершенно позабыв, что ему полагается быть в
детском саду и что теперь ему непременно попадет. Он думал только об одном:
как бы поскорее оказаться в безопасности, под защитой большого дома на
Гюнтерштрассе.

После того дня Даниэль стал много думать. Он проводил в раздумьях
гораздо больше времени, чем шло на пользу мальчику его возраста, но по мере
того, как 1937 год плавно перетекал в 1938-й, у него почти не осталось
других занятий.
Он пошел в школу, но после случая в день партийного съезда мать стала
заходить за ним вместе с Гизелой и каждый день провожать домой. Даниэлю
ужасно не нравилось чувствовать себя пленником в собственном доме, хотя это
был чудесный дом, полный красивых вещей: их с Гизелой игрушек, красивых
ковров, пахнущей лимоном и воском мебели, книг в кожаных переплетах, которые
он любил держать в руках и перелистывать, хотя для него они были слишком
"взрослыми".