"Грегори Норминтон. Портрет призрака" - читать интересную книгу автора

кроватке и слушала уханье сов, а отец работал в соседней комнате. Ей был
виден свет под дверью, было слышно позвякивание кистей о стенки стакана с
водой. И каждый раз, как ухала сова, она вскрикивала, ожидая, что на этот
тихий крик к ней придут и ее утешат. Но никто не приходил, и утешения не
было. Няня спала в измятой, дурно пахнущей ночной рубахе.
Но вот где-то далеко, должно быть, в лесистой долине перед склоном
бесплодного холма, ухающей сове откликается другая. Сад погружен во тьму.
Смутные очертания подстриженных кустов, обваливающиеся стены, деревца лаймов
и стволы ясеней под тяжестью летней кроны - все словно зачарованы этой
скорбной песней. Да можно ли назвать ее песней? Поэт ошибался, сумев
расслышать лишь "ух-их, у-ху" *. Совы не просто ухают, они ведут разговор.
Словно подтверждая это, ближняя сова снова кричит, и на сей раз Синтия
понимает откуда: с разросшегося дуплистого дуба, который она в детстве звала
волшебным деревом, завороженная множеством отверстий от жучиных ходов,
которые испещряли весь ствол. Синтия воображает, будто сад держит на широкой
зеленой ладони и этот дуб, и птицу на нем. Она накрывает огарок свечи
глубокой миской, чтобы свет не нарушал очарования ночи. Близкий перерывистый
звук обращает ее внимание в сторону грядок. Похоже, в зарослях крапивы
возятся то ли крысы, то ли мыши. Где-то возле заросшего пруда пронзительно
кричат спаривающиеся лисицы. Наконец Синтия закрывает окно и возвращается на
свое обычное место у стола.
______________
* Уильям Шекспир, "Бесплодные усилия любви". - Примеч. пер.

Плащ Уильяма Страуда висит на спинке стула, где он и оставил его. Она
тянется было счистить с его кожаной поверхности присохшие глину и грязь, но,
опомнившись, оставляет плащ, не трогая. Хранит ли этот плащ его тепло,
думает она. На столе - его шляпа для верховой езды, она поглаживает ее,
будто спящую кошку. Хранит ли она память о том, кто ее носит? Она воображает
Уильяма и как он сейчас беседует наверху с ее отцом, тогда как ей приходится
обойтись обществом en верхней одежды.
Вдруг Синтия прижимает руки к груди. Она и не заметила, что сидела
затаив дыхание - о том, что надо дышать, ей напомнила боль в груди,
усиленная корсетными пластинками из китового уса. Она уже жалеет, что
разбудила Лиззи, чтобы та затянула ее в корсет. Переодеваясь, она всецело
доверила себя рукам служанки. Лишь заливалась краской волнения, когда Лиззи
туго затягивала шнурки, делая вид, будто не замечает, как у Синтии
перехватывает дыхание. Синтия быстро и осторожно в третий раз поправляет
сахарные булочки на оловянном блюде, проверяет чистоту бокалов и
пересчитывает вишенки в бутылке шерри...
Там, у двери в кабинет отца, Уильям почти коснулся ее руки. Она видела,
как он потянулся к ней и как почти немедленно изменил свое намерение. Хвала
небу, она сумела скрыть испуг. А может быть, увы, что сумела.
Сегодня ночью, как и всегда, она проводит много времени в молчаливом
ожидании на кухне. Отыскивает среди горшочков самшитовый гребень, который
принесла вниз как раз перед приездом Уильяма, - говорят, самшит возвращает
прядям их красоту. Она причесывается насколько можно хорошо, принимая во
внимание отсутствие зеркала и горничной. Ощупав скрученный на затылке пучок,
она чувствует, что он вот-вот рассыплется, словно ветви растущего в саду
дикого лавра. Ничего, это все суета.