"Борис Михайлович Носик. Альберт Швейцер " - читать интересную книгу автора

почтальоны отдать в Гюнсбахе".
Впрочем, был один предмет, в котором он шел не из последних в скромной
сельской школе своего детства: речь идет о наследственной страсти всех
Швейцеров и Шиллингеров - о музыке. Пастор Луи Швейцер не был великим
знатоком музыки, но любил импровизировать на стареньком пианино, доставшемся
ему в наследство от тестя Шиллингера. Играть на этом пианино он и учил
своего старшего сына с пяти лет: не по нотам, а, как говорят, по слуху.
Играть и, конечно, импровизировать. Вскоре мальчик уже играл одной рукой
мелодии гимнов и песен, подбирая другой собственный аккомпанемент к ним.
Семи лет, уже в школе, Альберт увидел однажды на уроке пения, как
учительница наигрывала мелодию одним пальцем, без всякого аккомпанемента.
Сперва это просто резало слух маленькому Альберту, потом он стал удивляться,
почему бы ей не играть нормально, двумя руками. Он даже спросил об этом
учительницу и, поясняя свою мысль, сел за фисгармонию, взял несколько
аккордов и стал что-то подбирать, демонстрируя ей аккомпанемент. Учительница
посмотрела на него удивленно и с тех пор стала относиться к нему, пожалуй,
даже лучше, чем раньше, только как-то странно. Играть она, впрочем,
продолжала одним пальцем, и тогда Альберту пришло в голову, что она просто
не умеет играть. И поскольку он был все-таки чудной мальчик, его охватило
при этом открытии не торжество, а унизительное чувство стыда. Он подумал,
что вот, она, наверно, решила тогда, что он выхвалялся перед нею, а ему
просто и в голову не пришло, что можно играть иначе...
У него было очень острое ощущение музыки. В его воспоминаниях о детстве
есть история, напоминающая легенду времен короля Людовика (сына Карла
Великого), - о женщине, которая умерла от наслаждения, услышав в первый раз
в жизни органную музыку. Как-то, еще во втором классе, то есть восьми лет от
роду, он пришел на урок чистописания, а учитель чистописания еще не кончил в
старшем классе урок музыки: по эльзасской традиции почти всякий школьный
учитель играл на скрипке и на органе. И вот, подойдя к классной комнате во
время урока пения, маленький Альберт услышал, как за дверью поет вокальный
дуэт. Чистые юные голоса пропели: "У мельницы в раздумье сижу я над
потоком", потом "Прекрасный лес, кто насадил тебя?". Маленького Альберта
охватило такое волнение, что ноги у него подкосились, и ему пришлось
прислониться к стене. Все существо его пронзило острое наслаждение, когда он
услышал, как сливаются в гармонии два голоса.
Его крестная, мадемуазель Жюли из Кольмара, давала ему фортепьянные
уроки. Она до старости жаловалась, что пальцы у него были как деревянные,
хотя еще мальчишкой он очень лихо играл на ее свадьбе, и пальцы его при этом
с большой ловкостью выделывали все, что им положено. Может статься, она была
и не очень даровитой учительницей.
Три года деревенской школы пролетели счастливо и незаметно. В последний
год Альберт ходил уже не к фрейлейн Гогель, а в "старший класс", к папаше
Ильтису. Папаша Ильтис был хороший учитель, и Альберт от него многое узнал
играючи, без занудных штудий и перенапряжения. А главное - папаша Ильтис
подпускал его к органу. Ноги у Альберта еще не доставали до педалей, но он
уже умел наполнять гюнсбахскую церковь этим рокотанием, похожим на перекаты
небесного грома и хор нечеловеческих, трубных голосов. Альберт был Швейцер,
а для Швейцеров орган был родной инструмент.
Когда Альберту было девять лет, он начал ходить в "реальшуле" -
"реальную школу", за три с лишним километра от Гюнсбаха, в Мюнстер. Школа