"Борис Михайлович Носик. Альберт Швейцер " - читать интересную книгу автора

рукой подать. На Марсовом поле в Кольмаре стояла одна из работ Бартольди -
памятник адмиралу Брюа. Швейцер и в зрелые годы считал этот памятник одним
из самых выразительных произведений скульптуры и архитектуры. На постаменте
памятника среди прочих была высечена фигура африканца, которую Швейцер
описывает так:
"Это фигура человека поистине геркулесовских пропорций, но лицо его
носит выражение задумчивой грусти, которое я не могу забыть; каждый раз,
когда мы ездили в Кольмар, я всегда старался выкроить минуту, чтобы сходить
к памятнику и полюбоваться на него. Лицо этого негра говорило мне о горестях
Черного континента, и даже сегодня, попадая в Кольмар, я совершаю
паломничество к этому памятнику".
Добавим, что копия головы бартольдовского африканца стояла позднее в
кабинете Швейцера в Гюнсбахе, и Швейцер сам называл это творение Бартольди в
ряду тех впечатлений, "которые обратили его ребячьи мысли к далеким землям".

ГЛАВА 2

Десяти лет Альберт простился с родной долиной и босоногим детством.
Впрочем, босоногое - это, наверное, из другой, лучше знакомой нам жизни, в
которой орава мальчишек поднимает столбом мягкую пыль деревенской улицы.
Гюнсбахские мальчишки отчаянно грохотали деревянными ботинками по древним
мощеным площадям своей деревушки; постукивая ботинками по корням сосен и
буков, карабкались к развалинам замка, бродили по душистому, нагретому
солнцем Шлосвальду.
Родители решились, наконец, послать Альберта в Мюльхаузен, в гимназию.
В гимназии было бесплатное место для пасторского сына, однако в конечном
итоге отъезд Альберта в Мюльхаузен решило даже не это. Бездетные
родственники Швейцеров, жившие в Мюльхаузене, предложили взять Альберта к
себе на все время обучения совершенно бесплатно. Иначе многодетному пастору,
дела которого были в то время еще не очень хороши, такую нагрузку на
семейный бюджет было бы не осилить. Впрочем, как многим он обязан своим
благодетелям, тете Софи и дяде Луи, Альберт понял только гораздо позже.
Сейчас он заметил только, что вольная жизнь для него кончилась.
Дядя Луи всю жизнь был директором школы, всю жизнь воспитывал детей, но
был при этом бездетен, и дома ему воспитывать было некого. Так что Альберт
появился весьма кстати. Дядя был выдержан и педантичен. Тетя Софи не
уступала мужу. В доме царили строгая регламентация и порядок. В Гюнсбахе
тоже учили и бережливости, и благовоспитанности, и порядку, и благочестию, и
трудолюбию. И все же гюнсбахский дом отца по сравнению с суровым дядиным
домом был настоящей вольницей. В доме дяди все было строго расписано по
часам; распорядок, разумный расчет и послушание были обязательны, и никому
не пришло бы в голову их нарушить. Нужна, вероятно, кисть Диккенса, чтобы
описать чопорный распорядок мюльхаузенского дома. Впрочем, нужна ли нам,
читатель, еще одна сатира на то, что было столько раз высмеяно? Может, лучше
повертеть эту медаль, рассмотреть повнимательней ее лицевую сторону.
Хотя многое уже определилось в десятилетнем мальчике, приехавшем в
Мюльхаузен, хотя многие свои детские убеждения он стремился отстаивать,
одни - из чувства противоречия, другие - из сознания своей правоты, все-таки
мюльхаузенский дом не мог не оказать на него влияния, которое хочется
назвать добрым. Может, именно здесь ему удалось преодолеть природную лень, о