"Ганс Эрих Носсак. Кассандра [H]" - читать интересную книгу автора

Отец усмехнулся про себя и надолго замолчал. Мать, казалось, всецело
поглощена была своим рукодельем. Я ждал-ждал, а потом, сгорая от
любопытства, не утерпел и спросил:
- Так что же ей надо было от Агамемнона?
- По-моему, она и сама этого не знала. Просто пришла, как будто ее
позвали. Менелай давно уже ушел опять к своей Елене, а мы с Агамемноном
сидели в палатке. То и дело приходили слуги и солдаты за распоряжениями и
приказами насчет завтрашнего отплытия. Мы, стало быть, были вовсе не одни.
Вдруг занавес палатки поднялся, и бесшумно вошла Кассандра. Мы все
замолчали и с удивлением уставились на нее.
"Чего ты хочешь?" - спросил царь.
"Я хотела бы поговорить с тобой", - ответила она. Ее голос походил
скорее на низкий звучный шепот - был очень тих, но тем более внушителен, и
не расслышать его было невозможно.
"Говори. В чем дело?" - сказал Агамемнон.
"Мне нужно поговорить с тобой наедине".
После пылавшего снаружи полдневного зноя в палатке так приятно ощущался
прохладный полумрак. Но на самом ли деле так было, или это нам просто
показалось, только с приходом Кассандры полумрак в палатке будто на
несколько оттенков сгустился. Я сидел в стороне и украдкой следил за
царем.
Он очень изменился за последние годы. Уже ничего не осталось от прежних
его великолепных царственных манер, так привлекавших людей или - что тоже
бывало - их задевавших. Его нынешняя сдержанность могла бы показаться
безупречной, если б она не исключала всякую теплоту и не отстраняла всякую
попытку доверительности. Серые глаза его смотрели на все
безучастно-оценивающе, будто возложенный им на себя долг он уже не
принимая близко к сердцу и лишь хотел довести начатое дело до конца.
Изжелта-бледные щеки, бескровные губы - все как бы втянулось вовнутрь, и,
короче говоря, его лицо, поседевшие жидкие волосы, скудная, неухоженная
борода - все словно окаменело, и, похоже, на это впечатление он и
рассчитывал. Конечно, немудрено было, что вечные промахи и бремя
непосильной ответственности доконали его. А может, и заботы о домашних
делах добавили свое. Слухи о предательстве Эгисфа и о неверности
Клитемнестры донеслись и до нас из-за моря. Все войско перешептывалось о
том. Едва ли эти слухи могли миновать Агамемнона. Но когда именно и что
именно он услыхал - этого не знал никто. Мы не отваживались заговорить с
ним об этом, даже Менелай, привыкший молоть языком. Но молчали мы даже не
из трусости, внутреннее чувство подсказывало нам, что тем мы ускорим его
падение. А нам важнее всего было до самого конца охранить царя.
Да, я очень уважал Агамемнона. Любить-то его никто не любил,
большинство даже ненавидело. За власть, которой он обладал, за его
заносчивость и честолюбие, за его пороки, за ошибки, которых он наделал
немало. Но ненавидеть легко. А кто другой лучше его выполнил бы столь
неблагодарную задачу? Когда разгорался спор, я всегда становился на его
сторону. Он был человечнее их всех.
Я всегда радуюсь, когда мне представляется возможность повторить эти
отцовские слова. Я не устаю их повторять по любому поводу, чтобы научить
уму-разуму этих нынешних, тех, кто позволяет себе судить Агамемнона, не
имея на то никаких прав. Пилад тоже не иначе как с почтительной любовью