"Ганс Эрих Носсак. Дело д'Артеза" - читать интересную книгу автора

затейливыми прическами, мужчины в высоких воротничках. Сплошь
знаменитости, их имен ни одна душа теперь не помнит. Поэты, художники,
артисты, и, разумеется, все фотографии снабжены автографами: "Моей
незабвенной и глубокочтимой Эллен". И подпись, разобрать которую
невозможно. Мне это всякий раз приходит на память, когда в ресторанном
меню я читаю: "Груша Эллен". Папа, держа в руках такую фотографию, делал
вид, будто со всеми этими людьми был хорошо знаком. Но как-то Мари,
разливая чай и заглянув ему через плечо, когда он рассматривал фотографию
полногрудой дамы, презрительно фыркнула. У нее, у этой, был роман с тем-то
и тем-то, заметила она. Старая дама бросила на меня испуганный взгляд и
коснулась пальцами моей руки. То была великая любовь, дитя мое. В наши дни
такого чувства и не встретишь, вздохнула она.
К д'Артезу все это имело отношение лишь постольку, поскольку его вполне
устраивала эта квартира и заведенный в ней порядок, и ему в голову не
приходило менять ее. Хотя Берлин и был разрушен бомбежками, но многие дома
на Карлсруэрштрассе уцелели, однако по недостатку средств почти не
подновлялись. В таких столицах, как Париж и Лондон, не разрушенных
бомбежками, старомодная архитектура представляет лицо города, ее
воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. У нас же все
сохранившееся производит впечатление нарочитости. Каждый раз, попадая на
такие улицы, чувствуешь себя не в своей тарелке. Тягостное ощущение
усиливается, когда внутри этих домов наталкиваешься на бездумную
модернизацию, на современные светильники, не подходящие к помпезным
лестницам, или центральное отопление, проведенное вместо колоссальных
изразцовых печей, которые, несомненно, когда-то здесь стояли.
Д'Артез въехал в эту квартиру уже в конце лета 1945 года, то есть
тотчас же после освобождения из концентрационного лагеря и недолгого
пребывания в клинике. Возможно даже, что квартиру ему предоставили как
жертве нацизма, о чем говорила соответствующая пометка. Д'Артез поселился
в парадных покоях бывшей восьмикомнатной квартиры, занимавшей целый этаж,
то есть в комнатах, служивших гостиной и будуаром. В докладе об обыске
значилось: "Жилая комната размером примерно 9x5 м. Высота более 3 м,
лепной потолок. Три высоких окна, дверь, выходящая на узкий балкон.
Салонная мебель в стиле Людовика XV, бледно-розовый потертый ковер в том
же стиле. Большая люстра с хрустальными подвесками. Картины Дефреггера,
Каульбаха, Тома и пр." Откуда американский агент, составлявший доклад,
имел понятие о стилях, объяснить трудно. Должно быть, это был эмигрант,
привлеченный для этой цели за знание немецкого.
Протоколисту удалось представить себе эту комнату только по
иллюстрации, помещенной в монографии, уже неоднократно упоминавшейся.
Изысканное, надо сказать, было фото, поскольку оно изображало только
высокое - от пола и едва ли не до потолка - узкое зеркало, окаймленное
рамой в стиле барокко. В нем как отражение виден был д'Артез в своем
обычном строгом костюме, он завязывает галстук, и позади него один-два
предмета из описанной выше мебели. Зеркало, может статься, и в самом деле
старинное - по всей его поверхности расплылись туманные черные пятна, а в
одном углу стекло даже дало трещину. Все это придавало фотографии
очарование неопределенности и усиливало впечатление от размеров комнаты.
Но об этой комнате имелись также отзывы Ламбера и Эдит Наземан. Ламбер,
правда, только плечами пожал: