"Ганс Эрих Носсак. Завещание Луция Эврина" - читать интересную книгу автора

могущих ей повредить. На это Клавдия возразила - я передаю лишь общий
смысл ее слов, - что не может ждать помощи от меня и что, наоборот, ее
долг помочь мне, как того требует ее вера.
Ссылка на то, что христиане называют своей верой, не была для меня
новостью; такое слышишь чуть ли не каждый день. Мне кажется, что на фоне
всех прочих несуразностей, которые можно рассматривать как курьезные
обряды типа тех, что во множестве нахлынули к нам с востока и были
переняты нашим падким до всяких новшеств и развлечений обществом, именно в
безоговорочном подчинении требованиям веры наиболее явно проступает
безнравственность христиан, более того, безнравственность, возведенная в
принцип. Они не просто вероотступники, они самые настоящие безбожники.
Вместо того чтобы жить, повинуясь естественным инстинктам, голосу разума и
уважению к жизни как таковой, они складывают с себя всякую личную
ответственность перед богами, апеллируя к каким-то абстрактным постулатам.
И даже с готовностью идут на смерть, выдавая эту готовность за мужество.
Какое чудовищное искажение простых фактов! И какое полное отсутствие
смирения перед жизнью!
В данном конкретном случае следовало бы возразить моей супруге: не
лучше ли нам пока оставить твою веру в покое и поговорить друг с другом
просто как муж с женой? Но я слишком быстро понял, что мне лучше
воздержаться от таких замечаний, ибо всякий раз, как я напоминал ей о
двадцати годах нашего брака, Клавдия разражалась горькими слезами. Лишь
благодаря профессиональной выдержке мне удавалось подавить в себе
возмущение безответственными людьми, бездумно нарушившими естественное
течение жизни этой женщины.
В общем, из этих бесед ничего путного не вышло.


Я знаком с диалектикой христиан. Благодаря многолетнему изучению их
судебных дел и полемических трактатов я в состоянии лучше строить
аргументацию в их духе, чем они сами. Никакого особого искусства тут не
требуется. Большинство предстающих перед судом - простые люди, которые
упиваются идеями, недоступными их пониманию, и с готовностью ими козыряют.
Любой вопрос по существу они воспринимают как личное оскорбление и отнюдь
не заинтересованы в установлении истины, поскольку заранее уверены в своей
правоте. На эту высокомерную предубежденность наталкиваешься и у тех
немногих, кто получил образование и обладает знаниями, соответствующими их
положению в обществе; в этом случае на лицах появляется улыбка
снисходительного презрения к отсталому образу мыслей допрашивающего. А
если ссылаешься на какое-то место в их писаниях, согласно которому им
следовало бы поступать иначе, они отвечают, что дело не в той или иной
трактовке, а в вере.
Часто, услышав что-нибудь в этом роде, я вспоминаю одну фразу у старика
Геродота, коей он характеризует гетов, давно исчезнувшую небольшую
народность на Балканах: "Они полагают, что нет иного бога, кроме их
собственного". Это узколобое националистическое высокомерие, настолько же
чуждое нам, римлянам, как и, по-видимому, в свое время Геродоту, присуще,
как известно, и иудеям, у которых его позаимствовали христиане.
Имел бы этот их бог по крайней мере определенный облик, никто бы слова
против него не сказал. Мы бы признали его, как признаем богов других