"Геннадий Новожилов. Московский Бисэй " - читать интересную книгу автора

Катя стала покашливать. Однажды, отняв от губ платочек, увидела на нем
кровь. К врачу не пошла, зная наперед, что услышит. Пошла в собор, вместе с
настоятелем расстрелянный большевиками лет семьдесят назад. Сейчас, когда
религия принялась потихоньку вспоминать подзабытые молитвы, собор разделили
перегородкой, отдав правый придел под евхаристии. За перегородкой таился
прежний хозяин, склад стройматериалов. Собор стал напоминать забытого
покойника, вдруг приоткрывшего один глаз.
Опустившись на колени, Катя неумело помолилась, при крестоположении
отправляя щепоть то налево, то направо. Она ничего не просила, напротив,
крепко зажмурившись, умоляла Бога забрать обратно подаренную ей жизнь.
"Только не мучьте меня, пожалуйста", - про себя повторяла она.
Она шла домой в кромешной темноте с единственным недобитым фонарем и
внезапно обнаружила, что впервые ничего не боится. Пришла, сняла плащик с
капюшоном, постелила на стол красную скатерку, вытянула из старинного буфета
початую бутылку кагора и хрустальную рюмочку, распаковала пачку "Юбилейного"
печенья и уселась кутить. "Что мне здесь? - спрашивала себя Катя и
отвечала: - Любимые книжки. Еще любовь к рисованию. Воспоминание о доброй
бабушке. Вот и все".
Думать о похожем на тюрьму здании фабрики, опутанной уродливыми трубами
вентиляции, обогрева, отвода пара, сброса отходов, - это то же самое, что
думать об отце Федора с вечным самогоном и послеобеденным воем каких-то
казачьих песен. А тут еще будущая свекровь со свекольными, после выпитого,
щеками, лихорадочными признаниями в обожании единственного сына и к концу
обеда нескрываемой ненавистью к будущей снохе. И всегда молчащий Федор,
подавшийся куда-то за Архангельск покупать по дешевке сруб. Ох, этот
Федор! Великовозрастная орясина, не смеющая вякнуть в присутствии
родителей и только по мановению деревянной длани воющего свекра послушно
подвывающая песню о вольной, но кровавой казацкой доле.
Махалось и Кате, да она была не в силах следовать за рыкающим регентом
и только от стыда краснела и низко опускала голову.
Катя прикончила кагор, немного повеселела и, сказав громко: "Что, я
разве кому-нибудь что-нибудь должна?" - накрылась пледом и, не раздеваясь,
уснула на тахте. Ей привиделся Отто Людвигович Штефко, сияющий, ласковый,
одетый во фрачную пару. Миллионщик прижимал ее головку к белоснежному
пластрону и шептал:
- Овечка моя, все будет просто зер гут, ибо я не позволю, вы слышите,
не позволю ни единой душе тронуть мою козочку даже мизинцем.
Иван Иванович был намного симпатичнее, чем на дагерротипе в городском
музее, и Катя вдруг решила, что герр Штефко - ее настоящий папа. Эта мысль
ей так понравилась, что она глубоко и протяжно, как то бывает с
нарыдавшимися детьми, счастливо вздохнула.
Как-то особенно тихо сделалось в Катином домике. Раза три проехали
машины; бесшумные световые квадраты проплыли по стенам и мебели.
Оставшиеся от бабушки ходики со стреляющей туда-сюда глазами кошкой
остановились: Катя забыла подтянуть гирьку. Кто-то бесшумно возник рядом со
спящей, долго прислушивался к ее дыханию, склонив над Катей светлое пятно
волос...
Проснулась Катя совсем другим человеком. Она почему-то была уверена,
что через малое время покинет навсегда свой городок. Удивляясь откуда ни
возьмись взявшейся энергии, она связалась с проживавшей в