"Джон О'Фаррелл. Лучше для мужчины нет [H]" - читать интересную книгу автора

коттеджу, где есть крутая лестница без перил, разболтанные электрические
розетки и настоящий камин, плюющийся искрами, расслабляла не больше, чем
обстановка родного дома, в котором Милли запихивает в видеомагнитофон
недожеванный сухарик. Мой первый отпуск в качестве родителя напоминал
мучительные каникулы - я снова был подростком, и меня сердито тянут с
игровой площадки на детскую ферму. Все выглядело глупо, бессмысленно и
жалко.
- Милли, посмотри на ламу, она ест сено.
Ох, она действительно посмотрела на ламу, так что мы приехали сюда не
напрасно. Но почему не могли остаться дома в Лондоне? Я совсем не против
выводить ее на улицу и говорить: "Посмотри, Милли, на эту собачку, она
какает на тротуаре". На нее это произвело бы точно такое же впечатление.
Но нет, мы потащились в Девон и жили в холодном домике, чтобы бедный
растерявшийся ребенок мог просыпаться каждые два часа; затем тряслись в
автомобиле, потому что в одиннадцати милях находится ферма, где есть ламы
и нет удобных кресел, а качели поразительно похожи на те, что рядом с
нашим домом. Все эти усилия предназначались не для Милли; они
предназначались для нас. Мы изо всех сил пытались убедить себя, что делаем
все возможное для нашего ребенка.
А еще, конечно, были ночи. Я помнил, как мы с Катериной прижимались
друг другу и обнимались. Но теперь между нами пролезала Милли - в
буквальном смысле между нами. Мы пытались укладывать ее в кроватку у нас в
ногах, но Катерина пришла к выводу, что спит лучше, когда Милли у нее под
боком - она не чувствует себя обязанной панически вскакивать при каждом
стоне, всхлипе или даже при каждом молчании. Милли то засыпала, то
просыпалась, прикладываясь к груди Катерины, - к той самой груди, которую
мне больше не дозволяется трогать, - а я лежал без сна и думал с
негодованием: "Честное слово! Разве ребенок не понимает, для кого
предназначена эта грудь?"
Я обнаружил, что довольно трудно спать, свешиваясь с края, когда
рядом сопит и брыкается Ребенок. Раза два я падал и припечатывался лицом к
деревянному полу. Выяснилось, что и пол далек от уютной перины.
- Тс-с, Милли разбудишь, - прошептала Катерина, когда я надумал
проверить, не течет ли из носа кровь.
После нескольких бессонных ночей Катерина предложила мне спать на
диванчике внизу. Итак, теперь она больше не спала со своим мужем, она
спала со своей новой любовью, с Младенцем. Казалось, она стала совершенно
невосприимчива к чьим-либо чувствам, кроме чувств Младенца. Она была
одурманена, зачарована, одержима. Примерно так же она вела себя, когда
влюбилась в меня. Только сейчас это был не я.
Милли вытеснила меня. Она заняла мое место в постели, заняла все
мысли и все время Катерины; она лишила меня даже дня рождения. "Какой
прекрасный подарок ко дню рождения", - говорили все, когда она родилась в
день моего тридцатилетия. Это был мой последний день рождения. Год спустя
на наш "совместный" день рождения нам подарили: бочонок с дырочками
различной формы, тележку с разноцветными кубиками, пластмассовую игрушку
для ванны, детский спортивный комплекс, пищащую книжку и около тридцати
мягких зверушек. Я получил фотоальбом со снимками Милли. С днем рождения,
Майкл!
- Прости, что не так много, но у меня не было времени ходить по