"Владимир Федорович Одоевский. Русские ночи" - читать интересную книгу автора

горячей воды решался противустать грозным силам природы? И, что всего
замечательнее, состояние гения в минуты его открытий действительно подобно
состоянию сумасшедшего, по крайней мере для окружающих: он также поражен
одною своей мыслию, не хочет слышать о другой, везде и во всем ее видит, все
на свете готов принести ей в жертву. Мы называем человека сумасшедшим, когда
видим, что он находит такие соотношения между предметами, которые нам
кажутся невозможными; но всякое изобретение, всякая новая мысль не есть ли
усмотрение соотношений между предметами, не замечаемых другими или даже
непонятных? Так нет ли нити, проходящей сквозь все действия души человека и
соединяющей обыкновенный здравый смысл с расстройством понятий, замечаемым в
сумасшедших? На этой лестнице не ближе ли находится восторженное состояние
поэта, изобретателя, не ближе ли к тому, что называют безумием, нежели
безумие к обыкновенной животной глупости? То, чему дают имя здравого смысла,
не есть ли слово в высшей степени эластическое, которое употребляет и
простолюдин против великого человека, ему непонятного, употребляет и гений,
чтоб прикрыть свои умствования и не испугать ими простолюдина? Словом, то,
что мы часто называем безумием, экстатическим состоянием, бредом, не есть ли
иногда высшая степень умственного человеческого инстинкта, степень столь
высокая, что она делается совершенно непонятною, неуловимою для
обыкновенного наблюдения? Для того, чтоб обнять его, не должно ли находиться
на той же степени, точно так же, как для того, чтобы понять человека, не
надобно ли быть человеком?
Но, говорят, сумасшествие есть болезнь: раздражится нерв, расстроится
орган - и душа не действует! Так толкуют медики. "Неужели вы думаете, -
спрашивают они, - что душа возвышается, когда действует через болезненный
орган; что человек лучше видит, когда его зрение воспалено; что он лучше
слышит, когда ухо его поражено страданием?". - Не знаю; но в летописях
медицины мы встречаем людей, которых раздраженное состояние зрения или слуха
давало возможность видеть там, где другие не видели, видеть в темноте,
слышать незаметный, несуществующий для других шорох, угадывать происшествия,
отдаленные на неизмеримое пространство. Если то же и с мозгом?.. Расширение
нерва, протянутого от мозга к орудиям чувств, разве не может стеснять той
или другой части мозга? А спросите у френологов, какое следствие может
произвести стеснение того или другого органа!"
Такие наблюдения - справедливые или нет, не знаю - породили в моих
молодых философах непреодолимое желание исследовать некоторых людей,
которые, живя между другими, в большей мере пользуются названием великих,
или названием сумасшедших, и в этих людях поискать разрешения тех задач,
которые до сих пор укрывались от людей с здравым смыслом. В этом намерении
они пустились путешествовать по свету.
Не знаю, сколько времени длилось их путешествие, и не знаю, чем
кончилось. От друзей моих, сверх прочитанной мною вскользь тетрадки,
остались еще некоторые отрывки из записок, ими веденных; вот они:

Дела равно минувших дней, {23}
Преданья старины глубокой!

Эти записки носят на себе печать быстрой, отрывочной работы. Моим
друзьям, кажется, недостало времени ни дать своей рукописи более оконченную,
более однообразную форму, ни выровнять слога в ней; в беспорядке соединены