"Фрэнк О'Коннор. Сын своего отца (Из автобиографических книг) " - читать интересную книгу автора

залился старый вонючий пес, а затем Рассел сердито гаркнул на пса и, дав
ему пинка, втащил меня к себе. Он занимал обычную дублинскую квартирку,
совмещавшую в одной комнате гостиную, столовую и кабинет. Она была сплошь
увешана картинами, написанными - в основном им самим - в ярких красках,
которые как нельзя лучше соответствовали яркому верхнему освещению.
Коркери, побывавший у Рассела, потом сказал мне, что его картины - это
"воскресный вечер в Хэмпстед-хит". (...)
Все "находки" Рассела должны были пройти через апробацию Йитса, и я
получил приказание посетить один из его понедельников. В то время Рассел
принимал в воскресенье вечером, Йитс - в понедельник вечером, Сара Пёрсер
- по вторникам в послеобеденные часы, Шеймас Салливан - в воскресенье
днем. Понедельники Йитса отличались одной особенностью: на них собиралось
мужское общество, и Йитс говорил о сексе. Исключение составляли те вечера,
на которые оставалась леди Грегори, и, конечно, при моем адском везении, я
прибыл как раз тогда, когда она осталась, а кроме нее никого не было, и я
- никуда не денешься! - предстал один перед ней и Йитсом. Тогда я еще не
знал миссис Йитс, при которой я чувствовал себя, как дома. В довершение
всего леди Грегори пришла в мантилье, словно на прием к папе римскому, чем
совсем меня доконала. Для зеленого юнца, смертельно боявшегося общества,
это было чересчур.
В кабинете Йитса, специально погруженном в полумрак, все было дорогим и
красивым: маски из его танцевальных пьес, высокие книжные шкафы, хранившие
собрания сочинений классиков, длинный, аккуратно прибранный стол с
высокими серебряными подсвечниками.
О картинах даже Коркери не посмел бы сказать, что они похожи на
"воскресный вечер в Хэмпстед-хит". Трудно было представить себе человека
более непохожего на Рассела, чем высокий мужчина в безупречного покроя
темносинем костюме, шелковой рубашке и галстуке бабочкой, который, шаркая,
вошел в комнату, высоко держа протянутую руку, словно предлагая
приложиться к его перстню - к слову, очень красивому. И уж совсем
невозможно было представить себе, чтобы какой-нибудь ирландский
провинциал, окинув его одобрительным взглядом, заорал:
"Эй, Мери, тащи сюда виски, а горячую воду потом, да почаще!" - как
приветствовали Рассела в одном ирландском городке. Много позднее моя мать,
только завидев Йитса в дверях, поспешно скрывалась в спальне. Было что-то
священническое в его невидящем взоре, в манере медленно потирать руки, в
успокаивающей тягучести его голоса.
Было во всем его облике и что-то птичье: глаза казалось, помещались не
посередине лица, а были широко расставлены, как у птицы, и смех звучал
резко, прерывисто, глухо - карканье, как назвал его Джордж Мур. В хорошем
настроении, когда ему удавалось не думать о себе, он словно оживлялся. Он
сидел, подавшись вперед, положив руки на колени, и поминутно потирал
ладонь о ладонь; иногда он выпрямлялся, откидывал свою большую птичью
голову и смеялся громким, жестким, гортанным смехом; пальцы касались
лацканов пиджака, а из-под вздернутых бровей смотрели торжествующие глаза;
иногда теребил нос; по самый характерный жест - поднятый указательный
палец, требующий внимания. Но если чтото по-настоящему его волновало, его
лицо озарялось каким-то внутренним светом. Поразительно, что даже в
преклонные годы, когда он выглядел несчастным старым брюзгой, стоило ему
прийти в волнение, как лицо его озарялось сиянием счастья, словно