"Тэцуюки Окумура. Павшие взывают (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

схватки. Синдзи хотел войти, но мать Кэйко не пустила его... Крики жены
терзали душу. "Умирает!" - мелькнуло в голове. Потом Оцуки услышал плач
ребенка и успокоился, как если бы вынырнул наконец из глубины на
поверхность, глаза защипало. Его уже больше не волновало, здоровый ли
родился ребенок, нормальный ли. Сейчас все представлялось ему в радужных
тонах. На свет появился представитель третьего поколения, третьего поколения
тех, кто пострадал от атомной бомбы.
Оцуки берет газету. Бросается в глаза напечатанный жирным шрифтом
заголовок: "Тридцать второе лето". Он быстро вскакивает и бежит умываться.
Кэйко как ни в чем не бывало пробует на вкус суп из мисо.
- Совсем забыл. Сегодня утром в Народном доме открывается выставка
фотодокументов, посвященная войне... Эй, Кэн-тян, Маса-кун,
поторапливайтесь. Папа очень спешит! - кричит Оцуки ребятишкам, которые все
еще бегают голышом, и садится за стол.
- Они что, всегда голые?
- Ничего не поделаешь. Это они от тебя унаследовали...
Жена готовит бэнто.
Они едут в малолитражке по узкой дороге, стиснутой по обеим сторонам
оградой, сложенной из камней. Над ними, сверкая листвой, склоняются деревья.
Вслед за оградой начинаются ряды старых домов, потом появляется
ослепительная гладь озера с тростниковыми зарослями на берегу.
- Отличная сегодня погода, правда?
- Днем опять будет жарко.
Ребятишки возятся на заднем сиденье, устроив из него трамплин.
Приехав на окраину, где прежде был лес, а теперь располагается новый
жилой район, Оцуки останавливает машину у детского сада. Кэйко отводит
младшего в группу "головастиков", старшего Оцуки отводит в группу "лягушат".
- В последнее время Кэн-тян часто шалит, - как бы невзначай замечает
воспитательница. Оцуки бросает в жар, и он стоит, ожидая, что еще она
скажет. Но воспитательница ничего не говорит, лишь смеется тихонько: -
Счастливого пути. Будьте осторожны.
Старший сын очень слабенький, и Оцуки постоянно о нем тревожится. Вот и
сейчас он расстроенный вернулся к машине. Он вдруг вспомнил о двоюродной
сестре, умершей пятнадцать лет назад.
Юриэ - так звали сестру - была моложе Оцуки на три года. Светлокожая, с
пухлыми щечками. Оцуки не сообщили, что она лежит в госпитале, том же, где
умер его отец, и ее смерть явилась для него тяжелым ударом. Он поехал на
похороны в Хиросиму. Юриэ лежала в гробу в школьной форме. Ярко блестели
бумажные журавлики, и от этого еще больнее было смотреть на ее бледное, с
прозрачной кожей, отекшее лицо со следами носового кровотечения. Стояли,
потупившись, школьницы в матросках. С фотографии, перевязанной черной
лентой, им застенчиво улыбалась Юриэ с ямочками на щеках. После похорон отец
Юриэ выразил от имени семьи благодарность всем, кто пришел попрощаться с
Юриэ, и тихо сказал:
- Живя в нынешней Хиросиме, трудно себе представить, сколько погибло
людей в той Хиросиме, стертой с лица земли. Смерть дочери послана мне в
наказанье за то, что я старался об этом не думать, забыть. Говорят, что
детям непростительно умирать раньше родителей, но мы оба, и я, и жена,
виноваты перед нашей девочкой...
- О чем ты думаешь? - спрашивает Кэйко.