"Клятва Примара (Дерзкая - 2)" - читать интересную книгу автора (Шитова Наталья)

Глава 6

Круглая полусферическая поверхность потолка, плавно переходящая в стены, была совершенно прозрачной. Помещение, находящееся где-то в пределах нескончаемого зеркального коридора, словно бы витало над поверхностью земли. Если верить Примару, ни нас, ни зеркального коридора не было видно с земли. Мы были невидимы и недосягаемы для них, хотя и находились практически под носом у людей.

— Вот таким образом я и наблюдаю за теми, кто мне интересен, пояснил Примар. Он сидел в кресле, привольно развалившись, и внимательно смотрел то на меня, то на картину жестокой и кровопролитной битвы, которая разыгрывалась прямо внизу под нами.

Две армии столкнулись друг с другом на степной равнине. Это была неизвестная мне реальность, безвременье и совершенно неопределяемый визуально уровень развития. Битва была рукопашной. Но оружие совершенно непонятным, то ли дубины, то ли кинжалы… И одежда людей была больше похожа на лохмотья, было даже странно, по каким же признакам воюющие стороны различают друг друга. Но это не были дикари в привычном мне понимании этого слова. То здесь, то там, оружие сражающихся испускало странный огонь, который узкой бездымной струей вылетал вверх и, изменив направление, такой же струей опускался вниз, меняя по пути цвета. В нашем прозрачном помещении негромко, но отчетливо слышались и все вопли, стоны, грохот и лязг, яростные кличи и предсмертные проклятия. Хотя подобная мясорубка уже не была для меня в новинку, я никогда бы не стала развеивать скуку подобным зрелищем.

— А то, что чувствуют все эти люди, ты тоже воспринимаешь?

— Мог бы, но это совершенно ни к чему. Люди, как правило, делают то, что хотят, а это без натяжек говорит об их внутреннем состоянии.

— Так ли уж всегда совпадают душевное состояние и поступки? — усомнилась я.

— А это как трактовать, — усмехнулся Примар. — Прямая трактовка всегда ошибочна. Если думать над тем, что видишь, вероятность ошибки незначительна. Но это, конечно, не относится к определенному роду людей, которые сбивают с толку не только себя, но даже и меня.

— А бывают и такие, что сбивают с толку бога?

Видимо, Примар уловил в моих словах издевку, потому что нахмурился.

— Во-первых, хотя мне и не очень приятно в этом признаваться, ты одна из таких. Во-вторых, бога можно сбить с толку точно так же, как и любого другого человека.

— Что-то я запуталась, — я развернулась на своем кресле, чтобы оказаться по ходу медленного плавного полета нашей комнаты сквозь невидимое пространство.

— Так ты бог или человек?

— Я человек, который был создан, чтобы быть богом. Работа у меня такая наблюдать и управлять всем и всеми. У каждого свои обязанности…

Очень интересно. Если так подходить к делу, то, действительно, есть над чем смеяться, не переставая.

— Я считала, что не богов создают, а наоборот, — заметила я, не поворачиваясь к нему лицом. Честно говоря, я еще плохо представляла, чем можно разгневать своего спасителя, и как именно выглядит его гнев, поэтому лучше бы ему не видеть тех гримас, которые невольно вызывали у меня его парадоксальные высказывания.

— Многие так считают. Сколько я уже повидал таких теорий, которые строились на реальных фактах, но неизменно приходили к совершенно неверным выводам. Почему-то всем кажется, что тот, кто все создал, непременно сам всем и управляет?

— А это не так?

— Конечно, не так. Создавать — это работа для гения. А управлять для посредственности. Смешать две в одном никак нельзя, пустое место получится, — засмеялся Примар.

— А я-то считала, что посредственность — это и есть пустое место.

— Посредственность — это усредненное состояние, при котором человек одинаково верно и бесстрастно воспринимает любые проявления бытия.

— А по-моему… то есть, считается, что если посредственность берется за что-то, то случаются всякие неприятности, особенно если посредственность начинает чем-то или кем-то управлять…

— О, да! — оживился Примар. — Знаю я эти мнения. То, о чем ты говоришь, это как раз и случается, если до серьезного дела дорывается пустое место…

— Значит, ты — посредственность, и этим гордишься?

— Не горжусь, а наслаждаюсь своим положением. Богом быть чрезвычайно скучно, если фантазия отсутствует…

Примар встал с кресла и подошел к небольшому столику с пультом, что стоял между двумя нашими креслами. Несколько нажатий на кнопки, и изображение за стенами помещения резко поменялось. Теперь вокруг нас были какие-то очень знакомые просторы, пустыня, песок и камни.

— Это же… Степи! Степи Континента! — я вскочила на ноги.

— Да, это Первый мир. Знаю, ты еще не видела океана, сейчас мы будем над ним, и проследуем до материка Иерархии… Ни один человек в течении тысяч лет не видел океана с воздуха, после того, как я выставил преграду между Иерархией и Континентом…

— Ты? Тысячи лет назад? — это становилось все интереснее.

— А что? Моя душа такая же бессмертная, как и твоя, только я могу жить в любом теле, какое сам выберу. Уж не помню, каким я был тогда, когда мне надоела та катавасия, которую устроила Иерархия во всей спирали миров. Пускать все на самотек — это мой принцип, но оголтелая борьба приняла такой затяжной и однообразный характер, что я всерьез заскучал, а потом обозлился на них…

— Так обозлился, что свел до жалкой кучки население целой вселенной?

— Вот именно. А что тебя смущает? — Примар выставил в мою сторону указательный палец и спросил: — А кто, заскучав и обозлившись, смахнул одним ударом две жизни сразу? Ну-ка, отгадай с трех раз?

— Но… это получилось само собой, когда я спасала свое «я»…

— Не надо, ничего твоему «я» не угрожало! Ты делала то, что хотела. Всегда. Ни на кого не оглядываясь. И именно из-за этого ты попала под мое постоянное наблюдение. Можешь считать себя, в некотором роде, избранницей.

Я слушала, как он разбирает меня по косточкам, беззастенчиво и четко называя все своими именами. И я вспоминала, что сама частенько любила почитать мораль кому-нибудь из своих друзей. Тогда они тоже признавали мою правоту, и я бывала удовлетворена собой. Но одно дело копаться и разбираться в душах других людей, и совсем другое дело, когда странный, хитрый человек, называющий себя богом, проделывает это с тобой. Самое же удивительное во всем этом было то, что в его словах не было и тени упрека или порицания.

— Это неправда, что я ни на кого не оглядывалась!

— Ах, да, действительно, как же я забыл! В каком-то из миров я подцепил один ходовой афоризм о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад… Это как раз про тебя…

— Ну и где он, этот ад?

— Да все тут, у меня, в комплекте со всем остальным… — Примар широко повел рукой. — Вот твои благие намерения тебя сюда и привели… Была бы ты другим человеком, жила бы себе спокойно, и никогда бы я тобой не заинтересовался… Хотя возможно, я все равно бы тебя зацепил, потому что тот клубок всяческого народа, который катается за тобой повсюду, настолько прочный, что вас уже друг от друга не отодрать… Помню, что сначала меня привлек Валерий Извеков. Но мне не понравилось, что все, что он делал в своем Раю, он делал практически по инерции, так до конца и не поняв принцип, который я заложил в спираль миров, когда ее закручивал…

— Это потому что он все время находился под чужим влиянием…

— Да знаю, знаю эту дьяволицу с бусинками на челке, — отмахнулся Примар.

— Она однозначна, как отполированный шар. Интереса для меня она не представляет. Хотя, конечно, любопытно будет, сможет ли она за свою жизнь все-таки пробиться из изоляции, которую я устроил Первому миру? Или это сделают ее наследники?

— Но мой брат не планирует…

— Знаю. Но это не важно, потому что Даррина при всей своей однозначности скользкая, как тот самый шар, и ее вряд ли удастся зацепить. И уж если кому это и удастся, то не предводителям той славной во многих отношениях армии, что затаилась сейчас в дебрях Иерархии…

— Это предположение? Или ты на стороне Даррины не только на словах?

— Я на своей стороне. Я никого не поддерживаю и никому не мешаю. Армия потомков Вебстера, несомненно, хорошо вооружена и обучена. Скажу больше, он правильно воспитана и подготовлена к тому, с чем ей придется столкнуться в Иерархии. Но у твоих друзей больше нет тебя. Это большая потеря, чем им кажется. Я, конечно, не хочу сказать, что какая-то женщина может своим отсутствием деморализовать таких крепких орешков, как твои друзья. Но ты имела достаточно весомое влияние на определенный круг личностей. Совершенно исподволь, мешаясь у них под ногами, ты постоянно провоцировала их на прыжки выше головы. Я от души забавлялся, наблюдая, как ты вила веревки из всех, от кого тебе было что-нибудь нужно…

— Ты о чем? — разговор мне все больше и больше не нравился.

— А хотя бы о том, как ты заставляла Валерия ради твоих прихотей вытанцовывать на осколках его собственного «я»… И твое снисхождение он принимал за чистую монету!.. Благодарю тебя, Екатерина!

— За что? — я хотела было возразить насчет Валерия, но не была уверена, стоит ли.

— За достойное зрелище. Я у тебя в долгу, но в самое ближайшее время ты тоже получишь от меня нечто интересное…

Мы уже проскальзывали над бушующим океаном. Он был красив, но мне как-то не очень хотелось сейчас пейзажей даже такого чудного мариниста, каким был Примар. Я не понимала, чего он от меня хочет, поэтому голова была занята совсем другим.

Мягкий мелодичный звук отвлек Примара к пульту. Он посмотрел на меня и сказал:

— Помощники просят присутствовать лично… Извини, оставлю тебя на несколько минут.

Он бесшумно вышел в открывшийся проем в сферической стене. Я сразу же пересела на его кресло к пульту. Конечно, он мог и нарочно уйти, чтобы проверить, насколько я любопытна. Но какого черта мне это скрывать, если это так. Я внимательно осмотрела приборы. Все это было совершенно незнакомо, и только одна деталь пульта не вызывала сомнений: кассетный плейер с заряженной в нем кассетой. Не мешает посмотреть, чем развлекаются боги на досуге.

Я нажала наугад кнопку, и едва увидела первый кадр, как сразу поняла, что и впрямь попалась в цепкие лапы. Мою персону прорабатывали так тщательно, что съемка велась даже после моей смерти.

Я увидела склон каменистой сопки и троих людей, осторожно спускавшихся по тропе ущелья. Я узнала их, с удивлением отмечая, до какой степени равнодушно я смотрела на них. Это были Юра, Тарон и Олег. Пять лет назад я, наверное, при одном взгляде на них изошла бы на слезы. Но несколько не очень удачных смертей подряд делают человека довольно циничным. И при всем трагизме положения я поняла, что несмотря на то, что я жива, здорова и снова в приличном виде, меня абсолютно не трогает тот факт, что они об этом и не подозревают.

Ребята приблизились на достаточное расстояние к снимающей камере, и я услышала продолжение их разговора.

— Насколько было бы нам всем легче бороться в любых условия, диких или цивилизованных, но без этой проклятой схватки мозгов. Даррина в этом виртуоз, да и подготовленные ею люди тоже. Одно нам может помочь — даже если Даррина нашлет на нас что-нибудь вроде нестерпимой головной боли, она не сможет ни загипнотизировать всех поголовно, ни препятствовать использованию оружия… — задумчиво сказал Юра, оглядывая из укромного мест лежащую внизу долину.

— Думаю, что армия Марсена все-таки понесет большие потери, произнес Тарон. — Можно ли сидеть в тылу у Даррины и ничем не выдать своего присутствия?

— Но пока все в порядке, — несмело вставил Олег.

Юрка полез в карман привычным своим жестом и извлек сигареты. Последний поход в Дерзкий мир, видимо, был для Юрки удачным, он притащил с собой даже свое любимое зелье, от которого его не смог отвадить даже никогда не куривший Виллен.

— Да, — согласился Юрка, — Пока все идет по плану. Но спешить с выводами и действиями мы не будем. И вообще, меня беспокоит очень много мелких, но вредных вопросов… Мне нужен хороший сканер, который… Который выполнял бы задачи нашей с вами контрразведки…

— Все-таки шпион? — зловеще отозвался Тарон. — Все-таки смерть Гудри — это не случайность?

— Как раз его-то смерть случайна. Убить, несомненно, хотели тебя, Тарон, и в первый раз это получилось бы, если бы Гудри не стал к этому времени хорошим бдительным солдатом… — Юрка вынул сигарету, зажал ее зубами и продолжил задумчиво, — И второй раз, когда тебя заманили в готовый к взрыву арсенал… И если бы не…

Юрка замолчал и полез в карман за зажигалкой.

Олег немного враждебно посмотрел на Тарона, но все же решился и выпалил:

— Юра, я не могу больше молчать!..

— Если ты о Рэсте, то я все знаю, не трудись… — Юрка, тщательно прикрывшись от ветра, раскурил сигарету.

— Что ты знаешь? — Олег сначала побелел, потом покраснел.

— Я знаю, что ее больше нет. И я знаю подробности.

— Кто тебе сказал?! — возмутился Тарон.

— Никто. Я сам все видел.

Олег всплеснул руками:

— Так на черта ты принял эту нашу дурацкую игру?

— Так хотела она, и мы все это для нее сделали, — пожал плечами Юра.

— Но почему ты вдруг стал наблюдать за нами в те минуты?

Юрка вынул сигарету изо рта, стряхнул пепел и внимательно посмотрел на Олега. Олег съежился под взглядом друга, но Юрка покачал головой:

— Не прими, как упрек, но тебе не дано… надеюсь, что пока не дано представить, насколько это мучительно — не только видеть, но и издалека чувствовать ее боль и быть бессильным… Когда человеку больно, это выплескивается наружу. Если бы ты знал, Олег, какой океан боли плещется вокруг, и сколько их, этих океанов… Близкого человека чувствуешь и выделяешь сразу. Родное существо — это доминанта в восприятии всех материальных и нематериальных проявлений жизни. Среди окружающего меня множества людей я вольно или невольно постоянно настроен на волны тех, кто мне не безразличен. Ты, Олег, интересуясь ими, видишь, слышишь, что с ними происходит физически. А я и такие, как я, чувствуем своим сознанием то, что происходит в душе наших друзей. А сознание, в свою очередь, подключает обычную нервную систему и ты можешь почувствовать себя на месте смертельно обожженного человека… Я издалека понял, что кому-то из вас плохо, взглянул и увидел, что произошло. Я видел, что ее ожоги были несовместимы с жизнью, я чуть с ума не сошел… Как он страдала!

Олег подавленно пробормотал что-то, а Тарон спокойно произнес:

— Когда я представляю, что я мог оказаться на ее месте, я думаю, что мне лучше было бы тогда не родиться на свет… Эта смерть тоже пополнила мой счет к Даррине…

Олег нервно отвернулся от друзей и со злобной гримасой на лице ударил себя кулаком по лбу:

— Ну почему же я один из вас остался такой деревянный?! Даже Гайл прошел это самое «преображение»… Я чувствую себя среди вас настоящим дерьмом…

Юрка положил руку ему на плечо и искренне сказал:

— Прости, Олег, я не хотел… Впрочем, тебе лучше знать, чем именно мы отличаемся от тебя. Вряд ли нам проще, чем тебе… Рэста иногда говорила, что быть такими, как мы, противоестественно. Она называла нас… как же это, слово такое смешное…

— Чрезмерными, — робко подсказал Тарон.

— Точно, — кивнул Юрка и затянулся сигаретой. — Она говорила, что чрезмерность саморазрушительна и не имеет право на существование. Девочка была неправа. Видимо, не зря мир так устроен, что человек постепенно движется к чрезмерности. Оказалось, что мудрее человек становится не тогда, когда он дожил до седых волос, а когда он вобрал в себя все ошибки, грехи и достижения тех личностей, в которые ему суждено было воплотиться. Чрезмерные люди устроены довольно безжалостно, у нас мало защитных барьеров. Обычный человек выживает, потому что его душа зашорена наглухо. Мы же можем продираться сквозь проблемы, свои и чужие, только целиком открывшись для них, в том числе проживая эти проблемы вместе с теми, кого они мучают. Только так и должен быть устроен человек! Человек должен не только слышать, видеть, осязать, и так далее. Он должен чувствовать еще и сердцем, душой, сознанием, называй, как хочешь! Человек не может узнать сам, чего он стоит, пока не узнает, что он вытворяет с другими… Что толку убеждать человека не желать зла ближнему, или говорить, что кому-то не стоит стремиться занять чье-то чужое место? Что толку в разговорах? Никакие разговоры никого до конца не убедят. А стоит только человеку самому ПОЧУВСТВОВАТЬ, что почем — и не понадобятся уговоры… Может быть, человек и не откажется от своих планов, но он будет делать все с открытыми глазами, — Юрка нервничал все больше, сигарета обожгла ему пальцы и он бросил ее. — Так что не думай, Олег, что мое отличие от тебя только в том, что для связи с друзьями мне не нужен телефон…

— Но почему же я не могу все это почувствовать? — взмолился Олег.

— Оставь, дружище, этого я не знаю. Даже Валерий молчит, хотя я просил его хорошенько прощупать твои аналоги…

— Этот и найдет, да не скажет, — буркнул Олег.

— Зря ты так. Впрочем, скорее всего, он именно так и поступит. С кем из вас он произнес хоть слово за последнее время? — спросил Юра обоих.

— Ни с кем, — отозвался Тарон. — Я спрашивал у ребят. Он как немой. Если только жестов не хватает, процедит пару слов, да и то только когда у его людей что-то не так идет… А барьеры мертвые выставил. Я и так пытался к нему подобраться, и в сон влезть — ничего не выходит. Откуда у него столько сил берется, обычный сканер от такого напряжения давно превратился бы в сонамбулу.

— А может он и есть тот самый шпион? — несмело предположил Олег и слегка поднял руку, словно защищаясь, когда Юра развернулся всем корпусом в его сторону. — Прошу прощения, босс, я забыл, что вам виднее.

— Сейчас не до шуток. Особенно после такого разговора, — обиженно сказал Юрка. Он помолчал немного и добавил:

— Хотя бы в память о сестре Виллена и Тарона, ты мог бы терпимее относиться к человеку, которого она, видит Бог, понимала лучше нас с тобой.

— Что же она такого особенного в нем понимала? — Олега понесло. — Или ты считаешь, что он не преступник, пусть даже невольный?

— Преступник, — согласился Юрка.

— Ты считаешь, что ему можно позволить просто так коптить небо и ничем даже не заплатить за преступления? Он что, не заслужил кары?

— Заслужил, — кивнул Юра.

— И ты спокойно взираешь на то, что он среди нас, как равный?

— Отнюдь не спокойно, — отозвался Юрка. — Честно говоря, убил бы своими руками.

— Тогда почему?!..

— Потому что боюсь даже сейчас оскорбить Рэсту тем, что нарушу статус Валерия Извекова. Сам этого не сделаю, и тебе не дам, — жестко сказал Юра.

— Она что, просила тебя быть к нему благосклонным? — проворчал Олег.

— Она редко кого-нибудь о чем-нибудь просила. Она сама добивалась того, что ей было нужно. И воспользоваться сейчас ее смертью для того, чтобы уничтожить что-то ею созданное, я никому не позволю. Это относится и к существованию Валерия среди нас. Нравится это тебе, Олег, или нет, ты будешь этому подчиняться, или мы с тобой расстанемся.

— Извини меня, — пробурчал Олег. — Видимо, Извеков прав, я в самом деле деревянный.

— Извиняю… Все, парни, насмотрелись на красоты, возвращаемся в лагерь…

Юрка первым пошел вдоль каменной гряды, и вскоре все они скрылись из вида…

Аппарат отключился, и кончик кассеты вылез наружу.

Интересно, зачем Примару понадобилось делать эту запись? Или он специально подстроил так, чтобы я на нее сама наткнулась?

— Если рассматривать тебя по принятым у людей критериям деления на плохих и хороших, трудно представить себе, что твоя смерть кого-то может опечалить, — послышался за моей спиной голос, от которого мне стало нехорошо. — Но я видел не только эту пленку, но и кое-что из старого, и мне приходится смириться с мыслью, что в мире относительно даже добро и зло.

Я обернулась. Одер стоял в проеме двери. Его длинные пряди с левой стороны были заправлены за ухо, и все уродство было на виду. Я заставила себя смотреть, хотя с большим удовольствием я избавилась бы сейчас от него.

— Я не очень-то нравлюсь тебе теперь? — спросил он и шагнул вперед. Я не могла сделать шаг назад, потому что сидела. Он, видимо, понял мое желание.

— Я не кусаюсь, — сказал он, садясь во второе кресло. — Примар все мне объяснил, и теперь мне нужно от тебя только одно — чтобы ты убралась отсюда.

— Хотела бы я знать, как.

— Подумай. Ты должна исчезнуть.

— Вот интересно, как это я исчезну, если даже умереть спокойно мне уже который раз не дают. Почему я должна исчезать?

Он покачал головой:

— Я могу тебе сказать, но Примар запретил. Только знай, что лучше тебе отсюда уйти.

— Для кого лучше?

— Не для меня же! Хотя и на тебя мне совершенно наплевать…

— О чем ты вообще, я ни слова не понимаю?!

Он замолчал. Я смотрела на него, пытаясь вспомнить прежнего Одера, и вдруг острая жалость к нему полоснула по сердцу. Стерлись, утонули где-то в глубине души черты и черточки Катерины и Рэсты, давая место воспоминаниям Мариэлы…

— Одер, ты сильно ненавидишь меня?

— Я любил и люблю свою жену, — глухо ответил он.

Я смотрела на него, и уродливое лицо искажалось в слезах, застилающих мне глаза. Я уже видела его тем, прежним, и вдруг вспомнила наши с ним разговоры, споры, наши маленькие секреты, его ласковые сильные руки, добрые глаза, нежные объятия, его теплые губы… Его такие противоречивые черты: мягкость, терпение и настоящее неистовство, когда того требовало его любимое дело…

— Одер, послушай…

Я встала, подошла к нему, присела рядом у его ног.

— Что ты хочешь от меня? — тихо произнес он и напрягся.

— Одер, я охотно бы избавилась от воспоминаний Мариэлы. Но они во мне. Ты можешь представить, о чем я сейчас вспоминаю… — я коснулась его ладони. Он отдернул руку.

— Пожалей меня хотя бы сейчас, — отозвался он.

— Я вынула бы из себя эти воспоминания, если бы только могла!

Он подскочил с места:

— Умоляю, только не это!

— Ничего не понимаю! — взмолилась я. Одер медленно сел обратно и посмотрел мне прямо в глаза:

— Я буду твоим рабом и позволю тебе вытирать о меня ноги, но сделай все, чтобы Примар оставил Мариэлу в тебе… Если хочешь, я встану перед тобой на колени!

Он, действительно сделал попытку соскользнуть на пол. Я испугалась, что он сошел с ума.

— Но, Одер, не лучше ли тебе просить об этом самого Примара?!

— Примара? Это бесполезно… — произнес Одер.

— Он прав, — раздался голос Примара. Он вошел и остановился рядом с нами. Одер немедленно встал и, молча, ждал, что скажет его хозяин.

— Ступай в ее бокс, — спокойно произнес Примар. — Мы скоро там будем.

Одер сжался, его правый глаз блеснул, но снова потух. Одер покорно вышел из помещения. Примар бросил взгляд на пульт, но не сказал ни слова о моем самовольном просмотре.

— Кажется, Одер, не очень доволен тем, что я вернул его к жизни, задумчиво сказал он.

— А мне кажется, что он просто боится чего-то такого, что еще может произойти с ним в будущем. Он же просил тебя о чем-то?

— Мало ли, кто о чем просит. Если все просьбы выполнять…

— Я же не о всех просьбах говорю! Я говорю о просьбе твоего… помощника. Разве верный раб не достоин?…

Примар расхохотался:

— А как я, по-твоему, буду сортировать просьбы и молитвы на достойные удовлетворения и не достойные такового? Или мне сначала сортировать просящих на хороших и плохих? Да это невозможно! Люди в мирах любят посетовать на то, что до бога высоко и далеко, что высшая справедливость не доходит до них! Они глупцы, Катя! Моя справедливость в том и состоит: все они для меня одинаковы, выделять никого из них я не буду…

— А люди считают, что молитва праведника…

— Я же тебе говорю: зря люди возносят свои молитвы. Создателя не интересуют проблемы тех, кого он сотворил. Меня же они очень интересуют, но откликаться на них я не должен. Потому что меня нельзя просить. Я лишь делаю свою работу. Я кручу рулетку и выбираю путь для мира. Мир тоже выбирает дорогу, которой идет в предлагаемых мной обстоятельствах. А отдельные люди выбирают свой путь в своем мире. Особо дерзкие, вроде некоторых, что нам с тобой знакомы, прокладывают свой путь поперек миров, забредая даже ко мне в гости. Сплошной и перекрестный выбор, выбор, и еще раз выбор… Ничто не может быть предопределено заранее. Никто не должен даже надеяться на то, что он сможет познать закономерность. Закономерности нет. Я ее уничтожаю каждый день. Если бы я стал отвечать на просьбы, это было бы шагом к предопределенности… — Примар остановился и спросил с надеждой:

— Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Ты сторонний наблюдатель.

— Нет, не понимаешь! — Примар сокрушенно всплеснул руками. — Я не сторонний, я наблюдаю за тем, как люди выворачиваются из тех обстоятельств, которые я сам лично им подсунул. При этом я не ставлю целью извести до смерти какого-то конкретного бедолагу, похоронить под обломками города, взорвать планету или еще какую-нибудь конкретную пакость осуществить. Меня интересует, как все пойдет, кто и как начнет действовать. А если в результате разыграется трагедия — это уже будет случайность.

— Значит, если ты нашлешь на планету эпидемию чумы, и люди, не имея возможности нейтрализовать вирус, вымрут, то это будет случайностью?

— Не это будет случайностью, а то, что люди не нашли выхода. Как правило, люди на многое способны, если правильно берутся за дело. А я просто смотрю, что у них получается.

— Значит, ты не вмешиваешься ни во что?

— Ну как сказать… Я подкидываю вводные, изменяю мир в той или иной сфере и наблюдаю, как люди будут с этим справляться. Видишь ли, Катя, люди — это самое удивительное зрелище. Чем запутанней судьбы, чем острее страсти, чем страшнее их преступления и чем нелепее и невиннее их ошибки, тем большее удовольствие я получаю от наблюдения…

Он не лгал, и не шутил, хотя и по-прежнему улыбался. Он излагал свое кредо, об этом говорили его совершенно серьезные глаза.

— И тебе не жаль бывает тех, за кем ты наблюдаешь?

— Я человек. Я меняю тела, но я вечный. И отличаюсь от остальных, сотворенных создателем, двумя вещами: я был первым — это раз. Я никогда не жил в мирах — это два… — в голосе Примара появились нотки сожаления. — Я все бесконечное время занимаюсь тем, что управляю другими без каких-то ограничений… Я делаю то, что должен делать. Что толку лить крокодиловы слезы над тем, что Первый мир тысячелетиями катился к своему концу? Они не выдержали испытания, кто же виноват в этом? Я не знаю, интересуется ли создатель тем, как себя ведут и что чувствуют те, кого он когда-то выпустил в миры… Иногда мне кажется, что это его не интересует. Но это интересует меня. Мне не бывает никого жаль, мне лишь бывает досадно за то, что все могло быть по другому, но кто-то не выдержал испытания так, как я планировал…

— А создатель… Ты видел его?

— Нет. Но я знаю, что раз он сделал рассекающее кольцо и посадил меня, Примара, сюда и предоставил мне возможность распоряжаться ходом вещей, значит, я должен это делать… Я не помню, что я чувствовал тогда, когда только начал действовать. Может быть, мне и было кого-то жаль… — он замялся и замолчал.

Мне показалось, что он просто не хочет признаваться в собственных слабостях. Я верила в то, что он человек, а, следовательно, у него были слабости. Но не удивительно, что его установки кажутся обычному человеку дикими. Попробовал бы кто-нибудь прожить бесконечность и не свихнуться. Свихнуться в таких обстоятельствах может даже бог, если он, к тому же, человек.

— А я, как и многие, считала, что бог и создатель — это синонимы, задумчиво произнесла я. — Выходит, все не так…

— Знание того, что на самом деле все не так — бесполезное знание. Даже познание самого мироздания — никому не нужное занятие. Интуитивное поведение всегда более логично, чем осознанные поступки. Да не тебя мне этому учить, на твоем примере можно иллюстрировать исключительную эффективность работы подсознания. И совершенно незачем строить теории и пытаться познать то, как устроен мир. Ни у кого это не получается.

— Ну и как устроен мир?

Примар задумчиво повел руками, собираясь с мыслями:

— Только в двух словах. Слушай и запоминай, больше я к этому не вернусь. Создатель выпустил в жизнь многие и многие личности. Цельные, неделимые, бессмертные сознания. А потом придумал для них принцип материального воплощения. Сознание постоянно воплощается не просто в личность, а в РАЗУМНУЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ личность. При этом оно может делиться на множество индивидуумов, каждый из которых получает какие-то частички личностных черт. И сочетание этих черт может быть самым причудливым. Один человек может взять от цельного сознания что-то исключительное, что станет доминирующим в его характере… То есть, я неверно сказал: человек ничего ни от кого не берет, все черты ему достаются практически случайно. Но так или иначе, люди, живущие в мирах, столь же внутренне различны, сколь различны были бы их цельные сознания, если бы могли жить в каком-то своем мире отдельно от материальных тел. Постепенно люди-аналоги умирают, сознание воссоединяется в одном человеке, причем совершенно никто не может предугадать, в ком именно оно воссоединится. Когда же и этот последний человек умирает, спустя определенное время я снова совершенно произвольно рассекаю сознание, воплощая его в одном или нескольких вновь рождающихся людях. Опять же, случайным образом может произойти так, что какие-то характеры могут повториться до мелочей, но вероятность этого мала. Будучи вновь разделенным, сознание теряет все воспоминания о жизни своих прошлых воплощений и в новорожденных начинает свой путь к воссоединению с нуля… Такой простор для разнообразия и самого интересного зрелища… Сначала я собрал все, что напридумывал и сделал создатель в одном мире. Это и был Первый мир. Но цельные личности так бойко стали истреблять друг друга, что мне пришлось изменить правила игры. Я разделил один мир на великое множество, скрутил их в жгут, а жгут в спираль. Оценив мою мысль, создатель подарил мне рассекающее кольцо. Оно объединило миры, и при определенных условиях цельное сознание чувствует то место, сквозь которое проходит рассекающее кольцо, и может воспользоваться им для перемещений по мирам… С тех пор, как я построил спираль, все сознания, люди-носители которых погибли в процессе самоистребления Первого мира, были мной разделены и расселены по всем остальным мирам. И случилось то, чего я не ожидал. Человеческие общества, состоящие из несовершенных людей, оказались более устойчивыми, и более жизнеспособными, чем Первый мир, населенный чрезмерно исключительными личностями. Этот парадокс я не могу решить до сих пор: почему несовершенные люди образуют жизнеспособные сообщества, и почему сильные, цельные, талантливые личности, справляющиеся со всеми проблемами в одиночку, собравшись вместе, губят себя и еще замахиваются на другие миры?.. Между прочим, если бы я не запер Первый мир, его бы задавили еще раньше, чем они сами себя изведут… Я даже начал всерьез подумывать о том, чтобы разделить всех, кто еще обитает в Первом мире, и расселить их по прочим мирам, но вовремя одумался и решил не нарушать свой главный принцип невмешательства. Пусть Первый мир придет к своему концу сам. А я посмотрю, как и когда это случится…

— А то, что погибший Одер сейчас здесь, это как-то согласуется с принципом невмешательства?

О ужас, мне удалось поддеть бога Примара! Он покраснел.

— У меня есть личные пристрастия и слабости. Что еще может делать человек, вечно запертый в рассекающем кольце? Только развлекаться в свободное от основных обязанностей время… Я всегда выбираю какую-нибудь группу взаимосвязанных между собой личностей и слежу за движениями их воплощений в мирах. Я подкидываю им нестандартные ситуации, из тех, что в моей власти… Не опекаю и не помогаю. Только наблюдаю.

— Но зачем?

— Так интересно. Я так хочу. Одер погиб. Но я не подпустил его душу к его аналогу. Наоборот, я заблокировал его аналог так, чтобы они оба не подозревали о существовании друг друга. Я подменил тело Одера там, в его мире, на другой обезображенный труп, и взяв к себе, вернул жизнь в его тело…

— Возвращать жизнь такому телу — не самая лучшая идея.

— Согласен, — отозвался Примар. — Но вся проблема в том, что Одер звено моего плана, касающегося тебя…

— Меня? — это было очень интересно, тем более, что с самого начала моей очередной жизни мне уже стало ясно, что ни жить, ни умереть спокойно мне не дадут. — Я не понимаю, чем же я все-таки обязана такому вниманию к своей персоне?

— Потому что это мне интересно. Я все время наблюдал за тобой. Я и многих других не обделяю вниманием, но Катя Орешина, ее аналоги, ее друзья и аналоги ее друзей — то еще зрелище, скажу тебе. Ваша веселая компания постоянно подогревает во мне самый настоящий азарт. Я всегда загадываю наперед, как повернется дело, и насчет тебя мои предсказания сбылись всего пару раз. А во всех остальных случаях ты, Катя, а также все те, кем ты побывала, и все, кто тебя окружает и окружал, действовали не так, как я от них ожидал…

— Меня это не удивляет.

— Вот даже как? Это почему же? — заинтересовался Примар.

— Потому что, судя по твоим словам, мы с тобой совершенно по разному оцениваем людей. Мои оценки совершенно не сходятся с твоими, и следовательно, результаты тоже.

— Поясни-ка! — его живому любопытству не было границ. Еще бы, подопытное животное хочет изложить свое мнение.

— Все яснее ясного. Ты считаешь Даррину однозначной, я — хитрым и невероятно опасным противником. Ты считаешь Валерия безвольным недоумком, я — сильным и талантливым человеком. Ты считаешь моего брата Юрия неспособным победить Даррину, я же в этой победе нисколько не сомневаюсь… Что же потом удивляться тому, что я действую не так, как ты от меня ждешь?

Улыбка исчезла с лица Примара. Несколько секунд он тщательно обдумывал свои слова и потом резко спросил:

— Ты считаешь, что я и насчет тебя лично ошибаюсь?

— Есть у меня такое ощущение, но о себе я говорить не буду. Ты разочарован?

— Сложно сказать, скорее расстроен, — он снова улыбнулся.

— Так ты же мог вмешаться в любой момент, «подкинуть вводную» и навести порядок.

— Мог. Но не хотел. Интереснее загадывать и ошибаться, чем вмешиваться и наводить порядок. Но иногда, когда цепочка воплощений уперлась в свой тупиковый конец, руки так и чешутся подкинуть поленьев в костер, не так ли?

— Ты о чем? — разговор принимал нехороший оборот. Хотя еще не было сказано ничего конкретного обо мне лично, дело близилось к развязке.

— Пришла пора вмешаться. Рэста умерла, друзья оплакали ее. Аналогов больше не осталось. Что делать? Можно, как и принято в моей системе, разделить душу на нескольких очаровательных новорожденных девчушек. Но мне не хотелось терять любимое зрелище так быстро… А я давно предвидел, что я быстро его потеряю. Верно говорил твой брат когда-то: таким, как ты, нечего делать поблизости от смерти, ты не очень уважительно к ней относишься. Поэтому, я знал, что ты слишком быстро попадешь к смерти в гости, что приведет тебя ко мне. Именно поэтому еще пять лет назад я стал готовить свой план.

— План снова превратить меня в Катю?

— А что, плохое тело? Я бы не сказал. Тем более, оно поступило ко мне свеженьким, законсервированным, только слегка продырявленным и покусанным. Ведь Валерий не подозревал и не подозревает до сих пор, что на самом деле означало его превращение живых трупов в собак. Скопление дверей его Рая давало Валерию возможность черпать силы непосредственно из рассекающего кольца, но он не знал, что он это делает. При необходимости стать собакой или превратить зомби в собаку он всего лишь сообщал мне об этом импульсом. А я «менял» тела, забирая на хранение человеческие и «выдавая напрокат» собачьи. Они у меня тоже сохраняются. Так что в Сылве погиб, действительно, спаниэль. Не обычный пес, но и не творение Валерия, как он, возможно, самодовольно и искренне считает. Это было мое творение. В одном из миров я произвел интересную генную мутацию и вывел таких милых песиков, способных вбирать в себя любую душу. В то время, как люди хоронили спаниэля, а Валерий отправлял душу Кати в путь по аналогам, используя опять-таки силу моего рассекающего кольца, Катя, оживленная мной, спала в забытьи, без снов, без сознания, с прочными барьерами, не позволяющими душе вернуться в это ожившее тело… Раны зажили, функции всех органов восстановились. Тело даже не состарилось за пять лет, потому что старят не мытарства физической оболочки сами по себе, а душевные переживания и страдания. Катя не перживала ни о чем все пять лет и безмятежно спала…

Он встал, подошел к стене, и открылся дверной проем, но уже не в обычном месте, а рядом.

— Иди сюда, Катя, я тебе еще кое-кого покажу, — с этими словами Примар прошел в смежное помещение.

Я встала и последовала за приглашением. Это была точно такая же палата, в какой я недавно пришла в себя. Только подготовленная для кого-то постель еще пустовала, и на ней сидел Одер, опустив голову и обняв себя за плечи.

Примар подошел к кокону реанимационной установки.

— Вот, полюбуйся… — Примар нажал кнопку, и молочно-белый колпак отъехал назад, открывая с одного края часть обычного прозрачного купола.

Там внутри, на плоской подушке покоилась голова девушки. Лицо красивое, как у ангела, чистое, спокойное. Белокурая волнистая прядь на розовой щечке подрагивала в такт легкому дыханию девушки…

— Узнаешь? — осведомился Примар.

Меня как током ударило:

— Это же Мариэла! Боже, она тоже жива?

Краем глаза я заметила нервное движение Одера. Он вскочил и, сжав кулаки, смотрел на меня с ненавистью почти нечеловеческой.

— Она спит. Она была мертва ровно сутки. Мои помощники подменили ее тело точно так же, как и тело Одера. Теперь она спит точно так же, как пять лет в соседнем помещении в такой же установке спала и ты, Катя, — объяснил Примар. — А теперь смотри дальше…

Примар еще сильнее утопил кнопку, и непрозрачный колпак совсем убрался. И у меня сразу пересохло во рту, и колени стали ватными: руки и ноги Мариэлы были искусственными: пластик, металл, проводки внутри. Электронные протезы…

— Почему?… — я поперхнулась собственным вопросом.

— Ничего нельзя было придумать. Кости конечностей были просто раздроблены в пыль. Мариэлу выбросило из развалившейся машины, и она не взорвалась и не сгорела вместе с автомобилем, даже лицо не пострадало…

— Но ты же бог… Бог… Почему ты не мог провести нейрохирургическую операцию. Ведь тебе ничего не стоило найти донора!

— Чудеса — не моя специфика, я же объяснил! — бросил Примар.

— Причем тут чудеса?! Почему ты ее не вылечил?

— Не хотел, — коротко, но емко ответил Примар. — В таком виде она как раз чудесно дополняет своего мужа.

Жестокость сказанного полоснула меня по сердцу. Я боялась даже взглянуть на Одера. Примар сам повернулся к нему и сказал:

— Начинай. Ты все прекрасно знаешь, что делать… Катя, пойдем, нам пора.

Я покорно пошла за ним обратно в прозрачную комнату. На пороге я все-таки обернулась. Одер припал к изголовью кокона, прижался обезображенным лицом к стеклу и смотрел, не отрываясь, на безмятежное лицо Мариэлы. Из зеленых измученных глаз его текли слезы… Сколько лет он так смотрел на нее и, наверное, благодарил судьбу хотя бы уже за то, что Мариэла не видит ни того, каким стал он, ни того, какой она стала сама…

— Зачем ты так мучаешь их, Примар?

— А зачем ты их обоих убила? — парировал он с улыбкой. — Молчишь? Я тебе помогу. Тебе было так нужно, и ты это сделала. А мне для моего плана было нужно то, что ты только что видела. И я это сделал.

— Да что же это за чертов план такой!!! — злость вспыхнула уже без всякой оглядки на то, кто мой собеседник.

— Я не собираюсь делать тебя своим вечным и бессмертным помощником. Тебе предстоит всего лишь вернуться обратно пред очи тех, кого ты так безвременно и трагически покинула.

— В таком виде?

— А чем плох вид-то, что-то не пойму? Коса вон какая отросла за пять лет, загляденье… — загадочно улыбнулся Примар.

— Я не хочу!

— Ну уж? Не верю. Катя Орешина стремилась вернуться всегда, и ни перед чем не останавливалась. Помнится, что умирая — в последний раз некоторое время назад, а точнее, полгода…

— Так давно?! — вырвалось у меня.

— Да, я отвлекся на время на твоих друзей, делал записи… Ты же просто проспала еще несколько лишних месяцев. Так вот, умирая, ты обещала вернуться, если только будет такая возможность.

— Я имела в виду Рэсту. Я не хочу сваливаться на голову брату и друзьям в таком виде, они решат, что я их просто морочила все эти годы. Кто же поверит мне, что я беседовала с богом и вернулась с того света?!

— Не поверят, — согласился Примар, — Поэтому я и придумал кое-что поинтереснее.

Нет, изумительное это понятие «интерес»! Я уже была уверена, что под этим словом скрывается очевидная пакость.

— Ты ведь еще не появлялась перед друзьями в облике красавицы Мариэлы?..

— Ты хочешь поместить мою душу в ее тело?!!

Я невольно взглянула на собственные руки. Слова Примара прозвучали для меня почти как приговор: руки-ноги — поотрубать! Нет уж, лучше пулю в лоб, или сгореть еще раз. Там хоть тоже мучения, но они сравнительно быстро кончаются. Стать живым обрубком — это было, и вправду, интересно. Для Примара.

— А что, собственно, ты так побледнела? — улыбнулся Примар. — Да, Мариэле, конечно, не повезло. Слишком быстрая, необдуманная смерть…

— А что, по-твоему, я должна была обдумать? — машинально ответила я, все еще не стряхнув с себя страх перед новой перспективой.

— Какая теперь разница? Я придерживаюсь принципа: что случилось, то случилось. Придется иметь дело с тем, что есть. Электронику я применил вполне удачно, Мариэла способна сама передвигаться и кое в чем действовать без посторонней помощи… Сначала я хотел, действительно, даже не обнаруживая свое присутствие, просто вернуть к жизни Мариэлу. Но это было бы слишком топорно, как я теперь понимаю. И я решил сделать иначе. Я всего лишь выделю из твоего сознания то, что по праву принадлежит Мариэле, верну ей ее драгоценное «я», с которым ты некогда так сурово обошлась…

Едва до меня дошел смысл сказанного, и я уже была готова почувствовать облегчение, как Примар закончил:

— А потом я верну вас в Первый мир. Всех троих.

— Кого троих? — не поняла я.

— Тебя, Мариэлу и Одера. Он ждет не дождется, когда, наконец, сможет обнять любимую жену… — захихикал Примар.

Одер и боялся больше всего на свете именно этого. Он плакал над своим горем всякий раз, когда видел Мариэлу, но он не хотел, чтобы она выходила из своего бессознательного сна. И он был прав. Но говорить Примару о том, чтобы он этого не делал, не было никакого смысла…

— Ты… ты… — я не могла подобрать слова для своего возмущения.

— Я, я, — кивнул Примар, — То-то и оно, что я. Итак, я верну вас в Первый мир и дальше вы будете сами действовать так, как вам заблагорассудится. А я буду наблюдать и играть сам с собой в азартную игру…

Постепенно первый испуг прошел, возмущение улеглось и на первый план выступили четкие мысли. Стали понятны очевидные вещи, которые вытекали из придуманной Примаром ситуации.

— Но ведь это значит, что я потеряю способность к невербальному общению, и не смогу найти дверь, если мне это понадобится.

Примар так резко и громко хлопнул в ладоши, что даже я вздрогнула:

— Точно! Вы все трое будете, как слепые щенята! Это-то и интересно. Сначала я хотел и частичку Рэсты куда-нибудь отселить из тебя. Но Рэста сгорела, а я не имею обыкновения засовывать душу в постороннее тело. Да и Рэста сама по себе слишком никчемна, чтобы ее присутствие в тебе могло помешать чистоте эксперимента. Ты ничем не сможешь защититься. Ты не сможешь ни связаться с друзьями, ни позвать на помощь брата. Ничего кроме своей головы, рук и ног… Здесь у тебя даже приемущество перед Мариэлой… — Примар высказал все это на одном дыхании.

Он уже сказал все, что нужно было для того, чтобы завести меня. Чего-чего, а злости моей он добился.

— Последнее: мой прогноз. Я колебался, стоит ли тебе сообщать его, но решил сказать. Думаю, что он внесет дополнительную напряженность. Я предполагаю такое развитие событий: поскольку Одер относится к тебе враждебно, с воскрешением Мариэлы он вовсе не даст тебе прохода, и Мариэла с готовностью его поддержит. Поскольку их двое, а ты одна и без помощи, они справятся с тобой и просто убьют. А Мариэла, снова объединив в себе всю личность, обретет снова все заманчивые способности. И тогда красавице без рук и ног снова захочется обратно к своим. Она поспешит воссоединиться с друзьями и потащит за собой своего мужа, хотя он к тому времени будет для нее безразличен… Дальше прогнозировать буду позже…

Мне даже думать не хотелось о возможности такого поворота событий, но Примар не шутил. Конечно, он мог лгать. Но ложь — это тоже не шутка, а вполне серьезное дело. Я могла совершенно обоснованно предполагать, что свой реальный прогноз он пересказал мне с точностью до наоборот.

— А если все пойдет совсем по-другому, и я опять тебя расстрою? Снова соберешь все тела у себя, опять начнешь режиссировать?

— Нет, мои правила четкие: проиграл — плати. Это мой принцип. Должен же в системе мироздания хоть один кто-то быть строго принципиальным! Пять лет назад я придумал эту комбинацию на будущее, сделав то, что я делаю достаточно редко. А именно: я не дал душе проследовать своим обычным порядком к последнему оставшемуся аналогу. Я редко позволяю себе такие штуки в отличие от уже не раз упомянутого нами Валерия. Но тем не менее, в этот раз я не дал душе Одера воссоединиться в последнем аналоге. Я держал его здесь живым, что обычно делаю только с теми, кто уже прошел полностью весь мирской путь и кого я оставляю здесь на неопределенное время в качестве своих помощников. Я выставил глухие барьеры на сознании того человека, который так до сих пор и не дождался своего преображения, хотя душа Одера — это всего лишь малюсенький кусочек их общей личности. Изза этого моего плана…

— Из-за этого твоего плана Олег Середа до сих пор вынужден страдать и причинять боль другим! — резко докончила я его витиеватую мысль. Бедняга Олег! Вот кто так обошелся с тобой! Против такого противника не поборешься… Олег не только оказался отрезанным от цепочки преображения, он еще и оказался глух к тем очевидным истинам, которые легко усваивали мы, его друзья и напарники…

— Согласись, в этом был смысл, — заметил Примар.

— В чем? — не поняла я.

— В том, что он не узнал, что именно его возлюбленная Катя выделывала с частичкой его самого. Если бы я не сделал того, что сделал, Середа уже бы не только Рэсту ненавидел, ему не за что было бы превозносить до небес свою Катюшу и память о ней… Но теперь пришла пора выправить ход вещей. Такому, как Одер, недолго гулять живым по Первому миру. Он не погибнет до того момента, когда Мариэла прибежит к своим. Но если он, встретившись с Олегом Середой проживет хотя бы сутки — я съем свою шляпу, как это принято в одном из миров…

— А я пожелаю тебе приятного аппетита! — я встала, и он тоже поднялся.

— Сердишься? Это хорошо. Злой человек совершенно несгибаем и неуправляем. За ним интересно наблюдать… Я смотрю, что совсем утомил тебя. Тебе лучше поспать в своей палате, завтра у тебя будет очень трудный день! — широко улыбнулся он, и все морщинки на его лице пришли в движение. Какой-то хитрой манипуляцией он открыл в прозрачной стене еще один проем, сквозь который просматривалось мое пристанище в этом неземном месте, принадлежащем всесильному и изощренному на забавы Примару…