"Генри Лайон Олди. Человек Номоса" - читать интересную книгу автора

лет кажется, будто все происходило только вчера. Иногда же знакомый берег
надолго скрывается в тумане, выступая наружу урывками, огрызками без начала
и конца; сны предстают настоящими событиями, а случившееся на самом деле
кажется сном.
Конечно, взрослые тоже путают сон с явью, что-то забывают и
перевирают - но речь об ином. Детские воспоминания - родина. Место, где тебя
любят; где ждут. Есть в них тайная непосредственность, искренность, та
невыразимая словами подлинность высшей пробы, что заставляет нас раз за
разом прибегать к помощи своего внутреннего Крона, Повелителя Времени. И
возвращаться туда, - вернее, в тогда, когда краски были ярче, деревья выше,
дождь - мокрее, а родной остров казался целым миром.
Номосом.
Теперь-то я хорошо понимаю испуг своей няни, вспоминая навернувшиеся на
ее глаза слезы. Еще бы! Ведь, по рассказам, я родился недоношенным, и, как
вскоре выяснилось... скажем так: не вполне обычным ребенком. И это она, моя
нянюшка Эвриклея, привезенная по заказу отца из Черной Земли за цену
двадцати быков (небывалая цена для рабыни!) - именно она выходила меня,
выкормила, в прямом смысле поставила на ноги! Басилей Лаэрт знал, что делал,
когда платил несусветную цену за заморскую рабыню из рода потомков Пеана,
божества врачевания.
И тут - такой удар...

- Боги, за что караете?!

По крайней мере, так думала няня.
Я же думал иначе. И тогда, и сейчас.
Впрочем, тот день мне запомнился частично - хотя это был один из самых
ярких лоскутов прошлого, доставшихся в наследство. Как играли в штурм
города - помню; как мешал мне зануда-покойник, желая немедленно отправиться
в Аид - тоже помню. А вот как мы пришли во дворец отца... ах, какой там
дворец! особенно после дворцов в Микенах, Аргосе и Трое! дом себе и дом,
получше, конечно, чем у других - басилей все-таки! - но я не представлял
себе дворца выше и краше...
Короче, не помню, и все тут.
Отрезало.
И какой хитон на меня надели, тоже не помню. Парадный, конечно, новый,
из сундука, а вот какой? Сандалии запомнились: красненькие крепиды, с
бортиками и задником, украшенным золотыми бляшками-щитами. А хитон - хоть
убей, не помню!
Дался он мне, этот хитон, гарпии его забери?! Все, проплыли. Дальше
тоже обрывками встает: речь эта длиннющая, мама плачет, отец хмурится...

* * *

Во дворцовом мегароне[7] ярко горели факелы - все сразу, сколько их ни
было на стенах! Такого рыжий мальчишка ни разу не помнил за свою короткую
жизнь. И вообще: почему бы не собраться снаружи, во дворике, если день? ну и
что, что жара?!
Здесь-то еще жарче...
Маму он даже не сразу узнал: на ней был незнакомый темно-коричневый