"Джеймс Олдридж. Неотвоевавшиеся солдаты" - читать интересную книгу автора

Но теперь все это было уже позади, и полет обошелся без неприятностей.
Когда остальные начали заходить на посадку, Гельмут набрал высоту и
поглядел, как планирует англичанин, чтобы не тратить зря время и энергию, -
через несколько секунд он уже коснулся земли, опередив остальных. Серьезный
человек. Ему тоже, наверно, около пятидесяти. Интересно, к чему привела его
жизнь? Во всяком случае не к проблеме, как быть германцем без германизма.
- Я любить тебя буду всегда...
Экспансивный американец пел, круто, но медленно поднимая вверх свой
"мессершмитт", покачивая его в такт песне, пока самолет не замер на
мгновение вертикально в воздухе, хвостом вниз. Гельмут удивился. Ему никогда
не приходилось видеть "мессершмитт" в таком положении, и он не понимал, как
самолету удастся выровняться на такой высоте.
- ...всегда...
"Мессершмитт" красиво повалился вперед и слегка набок и просто чудом
выровнялся. Гельмут не выдержал.
- Wunderbar[3], - сказал он вслух.
Его привел в восхищение этот чудесный немецкий самолет, который был
способен на такой маневр, и, выпустив шасси и закрылки, он осторожно и
уважительно приземлил свою машину. Завтра окончатся его полеты на этом
старом и замечательном маленьком самолете, он возьмет свои пятнадцать тысяч
долларов и покончит с обманчивым германским "Wanderlust"[4] - с этим лживым
немецким обозначением мечты о мифических золотистых, холмах и тенистых
готических долинах. Он подчинит всего себя строжайшей дисциплине, иначе
будет слишком поздно и старость не принесет ему ничего, кроме краха.

Вечером немец и англичанин сидели под виноградными лозами за одним из
столиков "Матушки Терра" и неторопливо-или просто безразлично? - ели, как
могут есть худощавые, замкнутые, пожилые и сдержанные мужчины, для которых
еда - это необходимость, возможно даже, приятная, но отнюдь не культ.
Возможно, решил Керр, заметив это объединявшее их отсутствие интереса к еде,
возможно, тут просто сказывается присущая им обоим черта, свойственная
англосакса, но не французам с их языческим преклонением перед радостями
стола. Тем не менее ужин проходил непринужденно, хотя они не пили. Завтра им
предстоял полет, а они со времени войны достаточно хорошо изучили
воздействие алкоголя на мозг, и Керр прикинул, сколько летчиков погибло в
бою не потому, что они неважно владели самолетом, а потому, что накануне
вечером выпили лишнего. Впрочем, сам он вообще мог обойтись без этого.
- Может быть, выпьем по рюмочке коньяку? - спросил его немец.
- Как хотите, - ответил Керр с удивлением.
- Я теперь редко пью, - пояснил немец. - У меня язва. Но нам надо
выпить за окончание этого представления. Fix und fertig[5], как говорим мы,
немцы.
- Ну что ж, - сказал Керр.
Керр был рад поставить на всем этом деле точку, он чокнулся с немцем с
чувством облегчения, потому что худшее осталось позади и послезавтра они
смогут взять свои деньги и уехать. Они не говорили об этом, и Керр не
сомневался в том, что ни один из них не скажет ни слова о завтрашнем полете.
Они разговаривали о городах, в которых им довелось побывать, и о том, что в
конце концов пейзаж, погода и люди всюду одинаковы - и не только в разных
странах, но и на разных континентах. Единственное существенное различие,