"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу авторасей день как образец эпистолярного жанра, как венец человеческого мышления,
как праздник русского языка, наконец. Даже потеряв, я бы все равно хранил его в своей памяти. Потому что такое невозможно забыть. Потому что, закрывая глаза, я всегда вижу каждую букву, каждую запятую, каждую каллиграфическую загогулину. "Послушайте, вы, - писал Чумаков, - будь я даже гидроцефалом (слово-то какое нашел), каковым, как я наслышан, вы меня считаете, то и тогда я бы сумел понять, что больные зубы, аппендицит и мениск - вещи совершенно несовместимые. Ваши долбаные защитнички от медицины, эти сраные докторишки, загребли вас с одной целью - они хотят, чтобы вы за время вашей сраной болезни смогли помочь их госпитальной самодеятельности, и все это лишь для того, чтобы подорвать самодеятельность полковую, которой я имею честь руководить. Тем самым эти засранцы жаждут низвести меня до уровня сраного дирижеришки сраненького оркестрика. И вы, многоуважаемый, поспешествуете им в этом сраном деле. Но ни хрена ни у вас, ни у ваших сраных эскулапов не получится. Не на того напали. Так что выбирайте одно из двух - либо вы сейчас же прекратите заигрывания со сраным госпитальным начальством, либо одно из двух. В случае же отказа и вам, и вашему сраному благодетелю п....ц. Это я вам гарантирую и как офицер Советской Армии, и просто как интеллигентный человек". Вы, конечно, заметили, что чаще всего Чумаков употреблял слово "сраный". Очевидно, именно оно в момент напи-сания письма больше всего соответствовало душевному состоянию капитана. Пакет мне вручил вестовой Витек. Он был по-телеграфному краток. - Шеф взбешен. Возвращайся. начальника как облупленного. В минуты гнева он мог невзначай и табуреткой шибануть. А мне вовсе не хотелось, чтобы в моей истории болезни появилась еще одна запись - пролом черепа тупым предметом. - Никуда я не пойду. Да и куда я пойду с больной ногой? Витек укоризненно покачал головой: - Зря ты все это. Так что ему передать? - Передай, что мне предстоит операция, - сказал я. И добавил: - Серьезная операция! Само собой понятно, что Чумаков слово свое сдержал, и, как только я вернулся из госпиталя, мы были высланы в батальон. Савельев, имея за плечами два года мединститута и год службы, устроился фельдшером в медсанчасть. А в моем военном билете появилась еще одна загадочная запись: "Рядовой-гранатометчик". На сем попрощаемся с Чумаковым. Новый персонаж выползает на сцену - старший лейтенант Пеньков. Когда я появился в расположении, Пеньков созвал сержантов и, ткнув пальцем в мою сторону, произнес: - Видите этого сучьего потроха? - Видим, видим! - откликнулись сержанты. - Глаз за ним да глаз! - И показал мне новенькую записную книжку. - Это для тебя, голубчик. Следить за тобой буду, записывать буду и не успокоюсь, пока я тебя, гада, до дисбата не доведу, - обнадежил он. |
|
|