"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автора

Пеньков, как и следовало ожидать, начал закипать тульским самоваром.
То есть с присвистом и медленно.
- Что за маскарад? - процедил он.
"Во время транспортировки попал в аварию. Сотрясение мозга и перелом
челюсти", - написал я и горестно вздохнул.
- Что, так навернулся, что даже говорить не можешь?
Я мотнул головой. Пеньков расслабился и сел. На лице его воцарилось
умиро-творение.
- Да! - удовлетворенно сказал он. - Значит, все-таки есть Бог на
свете.
И замурлыкал под нос какую-то незатейливую мелодию. По всему было
видно, что таким я ему явно нравился. Но при этом чувствовалось, что если
бы к моей проломленной голове добавилась бы, скажем, и оторванная снарядом
нога, то тогда я бы понравился Пенькову еще больше.
Но об этом можно было только мечтать.
А посему, оглядев меня и удовлетворившись уже окончательно, что Бог
все-таки есть, он вынул из сейфа документы и со словами: "Чтобы глаза мои
больше тебя не видели" - бросил их на стол. Я отдал честь и вышел. Точнее,
выбежал.
Я рванул в Дом офицеров, где меня уже поджидала заготовленная заранее
гражданская одежда, и, забравшись в душ, яростно отдирал промыленной
мочалкой два въевшихся в тело года.
А через часик, в модном прикиде, хорошо пахнущий и кокетливо
потряхивающий шелковистыми кудрями, я вновь постучался в пеньковскую дверь.
И снова Пеньков не узнал меня.
- Вам кого? - несколько ошарашенно спросил он, увидев столь необычно
одетого посетителя в служебное время в воинском учреждении.
Я был настроен дружелюбно.
- Буду богатым, - сказал я, вынимая из дипломата колбаску, сырок,
хлебушек и литровую бутыль портвейного вина.
Сначала Пенькову показалось, что ему мерещится. Он даже мотнул
головой, как бы говоря: "Свят, свят, свят!" - но потом, сквозь дорогое
пальто, лихие усы и шопеновскую прическу он явно начал замечать некоторое
сходство с тем марлевым чмом, которому он чуть более часа назад сам, своими
собственными руками отдал военный билет.
Эффект узнавания стоил дорогого. Недаром все-таки я выкинул на
прощание этот опасный фортель. Пенькову стало так обидно за себя, что даже
злость улетучилась.
- Падла! - только и смог сказать он. - Какая же ты падла!
- Стаканчики есть? - спросил я, нарезая по-хозяйски закуску.
- В сейфе! - как из гроба прозвучал ответ.
Первый стакан мы выпили молча. Второй тоже.
Потом Пенькова прорвало.
- Ты думаешь, я не понимаю? - вдруг заговорил он. - Думаешь, я не
понимаю, о чем ты думаешь? "Я личность, а этот офицеришка поганый - жлоб
армейский!" Что, скажи, не думаешь?
Я пожал плечами, не желая разрушать наметившуюся было интимность
встречи.
- Молчишь? - страшно обижался Пень-ков. - Молчишь, всякую мутоту про
меня думаешь. А что ты про меня знаешь? Встаю в пять утра, ложусь в