"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автора

Целлофановая делегация сиротливо потянулась в указанном направлении.
Баба Фрося тоже спала. Это и понятно - ночь на дворе.
Стучались долго. Местные собаки изошлись лаем и слюной, пока мы
яростным стуком пытались разбудить ветхую бабуленцию. Наконец за окошком
вспыхнул свет, и после минутного шумового оформления, в виде шарканья,
харканья, кашлянья и пуканья, заскрипел засов и в проеме появилась наша
спасительница. Кипренский кратко изложил ситуацию, и старуха уже было
согласилась нас принять, но после успокаивающих слов Якова Исидорыча:
- Так что не волнуйтесь, мы не какие-то там залетные. Мы артисты из
Ленин-града, - резко передумала.
- У мене ужо тута перяночавали недалече артисьты из Москвы, усюю
жил-плошшать загадили-заблявали - не пушшу! - категорически отказала она.
Перспектива ночевки под проливным дождем, в неотапливаемой, дырявой
"Кубани", вдвойне усилила энергию Кипренского. Он предпринял еще один
наскок на бабушку, причем зашел с другой стороны. Он решил ее застыдить.
- Да как же вам не совестно, милая моя! - увещевал он старушку. - Как
вообще можно сравнивать москонцертовскую гопоту, это бесцеремонное
москов-ское хамье, с нами - ленинградцами, за спинами которых стоят
Растрелли, Фальконе и "Эрмитаж". Только самая извращенная фантазия может
проводить некие параллели между этими столичными фарисеями и нами -
истинными носителями истинной культуры.
Восприняв страстный монолог Кипренского как бессмысленный набор ранее
не слышанных букв и звуков, старуха подозрительно на него посмотрела и,
решив, что с таким лучше не связываться, перекрестилась, махнула рукой и
сказала:
- Ладно уж! Пушшай заходють, раз уж такия уфченыя.
Мы ввалились в избу и разомлели от домашнего тепла. А отогревшись,
почувствовали голод.
- Поесть бы чего, баба Фрося, - сказал кто-то. - Мы заплатим.
Баба Фрося молча вынесла из погреба банку сметаны, бутылку самогона и
буханку черствого хлеба.
Наспех запив сметану самогоном и зажевав сие изысканное блюдо кусочком
горбушки, мы улеглись спать.
В животе после съеденного неинтеллигентно заурчало. Вскоре одного из
нас, а именно ксилофониста Солодовникова, тридцатилетнего холостяка с
изячными манерами и прыщавым лицом, некая таинственная сила властно
поманила в сортир. Странно, что его одного. Сказывались последствия ужина.
Солодовников выглянул в открытое окно и ничего нового не увидел - за окном
лил все тот же постылый дождь, а вожделенный сортир находился метрах в
тридцати от дома. Никак не меньше. Солодовников томился двояким чувством -
звериным желанием поскорее добраться до заветного очка и совершенной
неохотой выбираться из теплого жилища по причине темноты, непогоды и
незнания местности. Сначала он попробовал переждать кризисный момент, но
организм не захотел пойти ему навстречу. Скорее, наоборот, - он явственно
ощутил, что еще мгновение - и природа, не церемонясь с его тонким и
трепетным восприятием жизни, властно возьмет свое, причем возьмет в таком
количестве, что мало не покажется.
И тогда, ничтоже сумняшеся, Солодовников решился на сопротивляющийся
всему его изячному воспитанию поступок. Стараясь не разбудить спящих
коллег, он тихохонько вытащил из футляра ксилофона несколько газет,