"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автораначал разливать. Первый залил до краев, во второй капнул на донышко. Себе
взял полный, а второй, в котором было на донышке, подал Дикому. Чокнулись. Выпили. - Ну, вот, - сказал Сталин, вытерев усы и ухмыльнувшись, - теперь мы с вами можем разговаривать на равных. Мог ли я думать, что через какое-то время сам стану свидетелем не менее увлекательной истории, участниками которой были тоже два великих артиста. Сам Евгений Яковлевич и звезда отечественной кинематографии Иван Федорович Переверзев. Как-то Евгений Яковлевич отозвал меня в сторонку. - Еду сниматься в Карпаты. Могу взять тебя с собой. С режиссером я уже на всякий случай договорился. Ролька, конечно, крохотная, но лучше, чем ничего. Да и отдохнешь заодно. Так что решай, молдаванин. А что тут было решать? Кто бы отказался от возможности наблюдать за работой Учителя целое лето и обучаться профессии не в пыльном училищном кабинете, а на практике. Я согласился. Все было мне в новинку: Карпаты, съемки, тесное общение с любимым мастером. Однако через несколько недель плотный контакт прервался самым неожиданным образом. Мой уважаемый педагог повстречался с уже упомянутым выше Иваном Федоровичем Переверзевым, так же снимавшимся в этой картине. На съемки Иван Федорович приехал не один: при нем была любовница и собака. - Ванюша! - басил Евгений Яковлевич, чуть ли не намертво сжимая в - Друг ты мой, Ванечка, как же я рад-то, дорогой ты мой! Столько не виделись! Надо бы отметиться. Не менее обрадованный встрече Иван Федорович живо откликнулся на призыв, но потом, что-то вспомнив, озабоченно поинтересовался: - А куда я своих с...к подеваю? - очевидно имея в виду любовницу и собаку одновременно. - Забудь, Ванюша! - грохотал Евгений Яковлевич, не выпуская из тесных объятий друга. - Какие с...ки? При чем здесь с...ки? Ты посмотри, какая благодать кругом! Погода райская, природа, ручеек из гостиницы виден, магазин рядом. Чего еще надо? И Иван Федорович, махнув рукой на привезенных с собой спутниц, поддался на уговоры. Пили они исключительно сухое, которое называли "сухаго", и коньячок. Для разминки взяли ящик. - Ах, Ванька, как же я тебя, подлеца, люблю! - все никак не мог успокоиться Евгений Яковлевич. - Ну, давай еще по стакашку, милый! И Иван Федорович, у которого и в мыслях не было сопротивляться буйному напору товарища, с удовольствием выпивал предложенный ему от чистого сердца стакашок, а потом еще стакашок, и еще один, и еще, пока наконец ящик, не опустошался до самого дна. Пошли за следующим... На третий день, когда Веснику стало ясно, что милая дружеская попойка начала приобретать характер стихийного бедствия, он сказал себе: "Хорошего понемножку" и самоустранился от дальнейшего празднования. Но Иван Федорович духом был слаб и самоустраниться не мог при всем своем желании. |
|
|