"Илья Олейников. Жизнь как песТня " - читать интересную книгу автора

Видя некое раболепие по отношению к себе со стороны преподавательского
состава, Геннадий Викторович этим раболепием широко пользовался, наглел и
практически никогда ничего не учил. Готовясь к экзамену по истории театра,
мы сутками просиживали в библиотеках, перечитывая горы пьес и получая при
этом в лучшем случае троечку. Он же, не прочитав ни одной, врывался в
экзаменационную аудиторию с огромной кипой книг и, упираясь в верхнюю
подбородком, перелистывал языком последнюю страничку, бормоча озабоченно
себе под нос: "...Лопе де Вега. Том третий. Корректор Фильчиков, редактор
Перчиков, тираж десять тысяч, цена рубль двадцать", - после чего захлопывал
ее тем же языком и, выдохнув умиротворенно: "Успел все-таки!", вываливал
всю эту груду бесполезной макулатуры перед изумленным экзаменатором.
Понятно, что тот, потрясенный усидчивостью студента, не спрашивал у него
ровным счетом ничего и безропотно ставил пятерик. А по окончании собирал в
аудитории весь курс и, поглаживая руками так и не убранную со стола
хазановскую кучу книг, с умилением говорил нам:
- Вот как надо готовиться!
Уж не знаю, каким образом, но училище мы все-таки закончили. Я был
приглашен в оркестр к Саульскому, а он к Утесову. Все, что он делал, было
по тем временам не просто остро, а очень остро. И если тогдашние власти еще
как-то вынуждены были смиряться с не-обузданностью Райкина, то прощать
аналогичное поведение какому-то неизвестному выпускничку они явно не
собирались. Над ним начали сгущаться тучи. Команда "фас" пошла по всей
стране. Из гастролей он возвращался с ворохом уничтожающих рецензий, из
которых больше всего мне запомнилась одна. Рецензия эта вышла то ли в
пермской газете, то ли в омской и называлась "Халтура вместо пошлости".
Звучно, не правда ли? Его снимали с поездок, концертов, наконец и вовсе
запретили работать. Но видимо, он недаром был награжден петушиным профилем.
Петушистость и задиристость всегда являлись основными чертами его
характера. Прошло всего два года, и его обыденная фамилия стала одним из
самых звонких имен. Что хочется возразить по этому поводу? А ничего!
Молодец! Я вовсе не претендую на достоверность изложенных фактов. Слишком
много воды утекло с тех пор. Может быть, это было не так, может, не совсем
так, может, совсем не так, но мне почему-то кажется, что все это именно так
и было.
Но тогда, сидя в прохладном манеже и наблюдая за старшекурсниками,
ничего подобного я и предположить не мог, да и не время было фантазировать
о будущем. Я мысленно готовил себя к вступительным экзаменам.

И вот я стою один на один с приемной комиссией. Стою, как стоял под
Москвой в грозном сорок первом генерал Панфилов. Насмерть. Отступать
некуда. Со стороны это выглядело так. На подиум, подхалимски сутулясь,
вышел журавлеобразный юноша с большой задницей и маленькой змеиной
головкой. Ноги заканчивались лакированными стоптанными шкарами и
коричневыми штанами, сильно стремящимися к лакированным штиблетам, но так и
не сумевшими до них дотянуться. Все оставшееся между коричневыми штанами и
черными башмаками пространство было заполнено отвратительно желтыми
носками. А заканчивался этот со вкусом подобранный ансамбль красной
бабочкой на длинной шее. Она развевалась, как флаг над фашистским
рейхстагом, предрекая комиссии скорую капитуляцию.
- Как вас зовут? - спросили меня.