"Маргарет Олифант. Окно библиотеки ("Карета-призрак" #2) " - читать интересную книгу автора

мистера Питмилли, втянула его, запыхавшегося, в нишу, совершенно без сил
опустилась на скамью и махнула рукой в сторону окна. "Вот же оно, вот!" -
кричала я. И оно там было, но не было в нем ни бессмысленной толпы,
двигающейся, как на театральных подмостках, ни газового освещения, ни гула
бормочущих голосов. Никогда еще я не видела комнату так четко.
Мягкое свечение в глубине комнаты могло бы быть отсветом того резкого и
грубого света в зале, и он сидел там, неподвижный, погруженный в свои мысли,
лицом к окну. И никто его не видел. Джэнет увидела бы, если бы я позвала ее
наверх. Это было как картина: знакомые мне вещи, привычная поза, спокойная и
безмятежная обстановка. Я потянула порывавшегося уйти мистера Питмилли за
рукав. "Смотрите, смотрите же!" - кричала я. Вид у него был ошарашенный,
казалось, он вот-вот заплачет. Он ничего не видел! Я поняла это по его
глазам. Он был старый человек и потому не видел. Вот если бы я позвала
Джэнет, уж она бы все разглядела. "Дорогая моя, - повторял он, - моя
дорогая", - и беспомощно всплескивал руками.
- Он здесь бывает каждый вечер! - кричала я. - Я думала, вы мне
скажете, кто он и что делает; думала, может быть, он пригласит меня в ту
комнату и все мне покажет, чтобы я могла рассказать папе. Уж папа понял бы,
ему было бы интересно. Скажите, чтоМГ он там пишет, мистер Питмилли? Он
никогда не поднимает головы, пока не переменится освещение и не исчезнут
тени, а тогда он поворачивается спиной к столу, отдыхает и думает!
Мистера Питмилли трясло, как будто он замерз или уж не знаю что еще. Он
сказал дрожавшим голосом:
- Моя дорогая юная леди, моя дорогая... - Тут он остановился и
посмотрел на меня со слезами на глазах. - Ох, горе горькое, - произнес он, а
потом продолжил изменившимся тоном: - Пойду схожу за вашей тетушкой Мэри,
вам ведь, бедная моя девочка, вам... Я ее приведу, с ней вам будет лучше!
Я только обрадовалась, когда он ушел: все равно он ничегошеньки не
видел. Я сидела одна в темноте, но это была не темнота, а самый ясный свет,
яснее не бывает. А как светло было в той комнате! Ни слепящего блеска ламп,
ни голосов, все так спокойно и так отчетливо видно, будто это какой-то
другой мир. Я услышала шорох. В комнате стояла Джэнет и смотрела на меня во
все глаза. Джэнет была только чуть-чуть старше меня. Я позвала ее: "Джэнет,
ты его увидишь, иди посмотри!" Меня раздражало, что она робеет и жмется к
дверям. "Ох, бедная моя молодая госпожа!" - пискнула она и расплакалась. Я
топнула ногой от возмущения, что Джэнет не хочет подойти, и она стремглав
бросилась вон, напуганная до полусмерти.
Никто, никто не хотел меня понять, даже такая же девушка, как я сама, у
которой с глазами было все в порядке. Я снова повернулась к окну, протянула
руку к тому, кто сидел там и, единственный на свете, знал то же, что и я.
"Скажите же мне что-нибудь! Я не знаю, кто вы и что вы, но вы тоже одиноки,
и я... я за вас. Скажите же мне хоть что-нибудь!" Я не надеялась, что он
меня услышит, и не ждала ответа. Как же ему меня услышать, когда нас
разделяет улица, и его закрытое окно, и шум голосов, и весь этот снующий по
улице народ. Но в тот миг мне казалось, что, кроме нас с ним, никого на
свете больше нет.
И тут у меня прервалось дыхание: я увидела, что он зашевелился! Он
услышал меня - сама не знаю как, но услышал. Он поднялся, я тоже молча
встала. Он, казалось, притягивал меня; я двигалась, как механическая кукла,
по его воле. Он подошел к окну, остановился и стал смотреть на меня. Именно