"Владимир Орлов. Нравится всем - выживают единицы" - читать интересную книгу автора

сколько это возможно, время, забыв изначальный смысл своего выдвижения
вперед. В этом стоянии впереди есть много уязвимости, холодный сквозняк
гуляет по спине. Я поднимаю голову выше и серыми своими глазами и серебряным
голосом вопрошаю:
- Мне ли вызнать стояние? Сердце начинает бешено колотиться, и я
опускаю ладони вниз, прежде сложенные в рупор. Сознание того, что я вычистил
себя одним этим высказыванием, в беспредметности рук, и на обсморканном
полу. Я выдвинулся вперед, потому что остался сзади. И фигуры - настоящие
изваяния - ничем мне на это не ответили. Я бы хотел принять свой обычный
человеческий облик, заняться рассматриванием себя, неторопливым и не
требующим никаких внимательных остановок - то есть очень поверхностно.
Ощупал и назвал день, число и полномочное время суток. Развернул
переглаженные клапаны карманов и смело шагнул в сторону, замечая в своих
глазах безбрежную стойкость.

86.

Как я уже рассказывал, сам по себе я человек ничтожный. И этим я как бы
довершаю круг, начатый моим предшественником. Я не молочусь на месте, не
заставляю делать себя что-то экстраординарное. Я боюсь этого и поэтому легко
поддаюсь чужому диктату, подсказанному намерению, вообще вращаюсь в такой
сфере, где мне суждено обретаться. Это и зависть, и ненависть, и борьба еще
Бог знает с чем. При этом я всегда ловко отказываюсь от самого себя,
заламываю себе руки, и бьюсь мордой об самые твердые предметы. Так я как бы
себя сохраняю. А на деле мне нужно лишь немного алкоголя, чтобы все это
стало немного призрачным.

87.

Почему-то вспомнил Дашу, персонаж из другой жизни. Смеялась она
возмутительным образом. Это была смесь ехидства и всепрощающего похуизма.
Иногда она казалась более серьезной и более озабоченной, чем это возможно.
Но единого лица у нее не было. Ее хождения были рекой. Она текла. Или
растекалась, не знаю. Я боялся как-то удручить ее и поэтому держался, как
непробиваемая деревяшка. Я помню один вечер, когда она сидела на кровати,
скрестив свои толстенькие короткие ножки, а рядом где-то, в движении ее
неизменная спутница - Инга. Они не были похожи на подруг, но
сожительствовать сожительствовали. Как-то очень легко было к ним войти,
попасть. Я сразу раскусил это неписаное правило. Я хотел быть открытым. И
мне льстило, что мне это позволено. Попадал ли я в идиотские положения? Да,
конечно. Но не очень-то это имело какое-то значение. Там была определенная
культурная среда. Вернее будет сказать, что она там была. Может быть так,
как ни в каком другом месте. Там я почерпнул несколько идей, с которыми и до
сих пор ношусь, как с писанной торбой.

88.

Я был, по-моему, в более предпочтительном положении, чем Лацман. Мне
было удобно сидеть так, как я сидел - на подоконнике, закрывая собой часть
улицы. Он же не мог стоять нормально, поскольку был утомлен. Он притулился у