"Владимир Викторович Орлов. Распятие и воскресение Татьяны Назаренко (Эссе)" - читать интересную книгу автора

на Шикотане, панки на Николкином дне рождения, одряхлевший старик у
одряхлевшего "Запорожца" без колес, джинсово-механические танцовщицы - это
ведь все она. Одна.
Верно. Она. Одна она.
В искусстве равны все способы и объекты изображения (не равны субъекты,
творцы), и, написав (описав) травинку или навозного жука, или обломок
металлической трубы, можно создать шедевр и угадать нечто существенное об
эпохе и вселенной. Нет нужды говорить о важности суверенных пейзажа,
портрета, натюрморта, опытов авангарда. Во всем может быть проявлено
дарование. Талант же Назаренко, дар и обуза, хмель и вериги, таков, что она
"обречена" запечатлевать зрительный ряд событийного потока жизни и состояний
души. Исключительного в этом ничего нет. Хотя нынче сюжетных
художников-композиторов не так уж и много. Обожглись на сгущенно-приторном
молоке соцреализма. Но для Назаренко сюжетная живопись (пусть и не всегда с
видимым действием) - естественная необходимость. Свобода и бремя. Сюжеты ее
вызваны реальностями семидесятых-восьмидесятых годов. Светлейший бровеносец
произносил "социалистические страны" так, что определял жанровое состояние
общества. Но жить одним фарсом было нельзя, не оскорбляя самих себя. Я тут
имею в виду людей совестливых, не увлекшихся устройством бытовых изобилии и
удобий, а озабоченных несовершенством дел в Отечестве. Иные из них, малая
часть, становились духоборами поступка, большинство же, соблюдая этикет
установленных "приличий", просто жили в тихом инакомыслии, полагая, что рано
или поздно перемены произойдут. Когда - неизвестно. Великое Застолье -
Великое Застойе. В картинах Назаренко есть ирония, есть гротеск, но не они
главное. Даже там, где резко говорится о бездуховности ("Танцы", "Витрина"),
очевидно сострадание, художница жалеет двух благополучных на вид танцующих
автоматов, можно предположить, какая у этих "роковых" баб пойдет далее
сладкая жизнь. Приятные же Назаренко персонажи в двусмысленном, искаженном
существовании обращаются, как к спасению и опоре, к ценностям вечным,
общелюдским. Свое понимание жизни художница растворяет в их раздумьях и
судьбах. В них и ее хождение по мукам людским - "Свидание" (больница,
приговоры и милосердие), "Чаепитие в Поленове" (прощание с хорошим человеком
и мысли о смерти), "Воспоминание" (снова прощание и беззвучный плач у
семейной фотографии, "порезанной" тридцать седьмым годом). В них - и
необходимость перепроверить идеалы ушедших интеллигентов, дедов и прадедов,
уяснить, о чем они грезили и что вышло ("Лето в Быкове"). И - столь
распространенное ныне воссоединение с прошлым, с намерением отыскать там
правду, найти ответы на вопросы о человеческом достоинстве, свободе, выборах
воли и плате за все. Исторические полотна Назаренко (по поводу их
высокомерно кривились, их не допускали, но теперь к ним привыкли, они будто
были всегда) менее всего похожи на киношно-оперные постановки (я преклоняюсь
перед "Хованщиной" и "Борисом" и имею в виду бутафорско-костюмные
"вампуки"). Это путешествие души и мысли художника в историю. Прорыв в нее с
ощущением чужой боли и немоготы в моменты жизни трагические и, казалось бы,
безысходные. Однако жизнь не прекращалась и докатилась до нас. Помимо
трагедий в ней есть доброта. И любовь. Одним из главных персонажей выставки,
да и всего творчества Назаренко, оказалась тихая старая женщина. Бабушка.
Реальный человек, столь много значащий в судьбе художницы, и вместе с тем
личность всеобщая - Матерь людская. Хранительница очага жизни. Труженица, в
вечных хлопотах и отводах беды принявшая ношу простого бытия. Печальны