"Андрей Орлов. Интервенция ("Харбинский экспресс" #2)" - читать интересную книгу автора

муку.
"Овечек", конечно, весьма волновало: что ж с ними станет там, на небе,
когда архангелова труба прогремит? Впрочем, хлысты в архангелов не веруют,
по их представлению, "Страшный суд" откроется по трубному гласу "Саваофа
Данилы Филлиповича". Ну а сам суд будет вершить не кто иной, как "Христос
Иван Тимофеевич". Иными словами, беглый крепостной Ивашка Суслов станет
определять, кому на вечную муку идти, а кому наслаждаться непреходящим
блаженством.
Но тут имелся главный вопрос, который всем этим "божьим овцам"
буквально не давал покоя: как же себя в точности соблюсти, чтоб на "дольнее
небо" верно попасть?
По этому поводу измыслил Данилка Филиппов новшество, которое
навербовало ему немало сторонников. Потому что сказал он так: дух есть
начало доброе, а тело - начало злое. И потому надобно плоть ущемлять. Жечь
кнутом, сечь розгами или даже драть батогами. И чем выйдет больнее, тем к
небу ближе. А иначе как? Ведь от плоти-то самый грех - и от всего, что с
плотью связано. А церковь православная этот грех сама освящает: венчает
мужчину и женщину, чтоб они телесной страсти предавались и души свои через
то наверняка погубили.
В этом "Саваоф Данилка" (тьфу, прости, Господи!) стоял твердо: не
женитесь, говорил, а кто женат, живи с женой, как с сестрой!
"Не женимые не женитесь, а женимые разженитесь - не то не видать вам
блаженства небесного, аки своих ушей". Такая вот философия.
Ересь сия для неграмотного народа оказалась весьма притягательной.
Суслову как истинному Христу в деревнях поклонялись. Да что там! Во многих
монастырях крамольную веру принялись исповедовать - разумеется, тайно. В
женском Никитском и в самом московском Ивановском последователи
обнаружились.
А Суслов навербовал себе "двенадцать апостолов", обзавелся собственной
"богородицей", да и отправился на Москву. Там отгрохал домище, в коем и
поселился. Берлогу свою святотатственно прозвал "домом Сиона", куда и
стекались "овечки" для беспутных своих радений.
Кто-то спросил Серебрянникова - отчего ж беспутных?
А тот ответил, что во всей хлыстовой философии имелся немалый минус,
иначе говоря - изъян. Не для православного люда, конечно, - тут все и без
долгих слов ясно. А для тех самых "овечек", "людишек божьих".
И Данилка Филлипов этот изъян своим дьявольским сердцем прозрел. А
также придумал, как его обойти.
Но больше Серебрянников не стал ничего рассказывать. Шутка сказать - и
без того целую лекцию прочел. Пообещал как-нибудь потом продолжить. Да
только уж не сложилось.
Все это Клавдий Симеонович запомнил навсегда, накрепко. Потому что
филерская память - хитрая штука. То, что не относится к делу, она подолгу не
держит. Но если какой разговор может к службе иметь отношение - тут уж в
голове так засядет, что и захочешь позабыть - да куда там! Ночью разбуди, и
то вмиг все расскажешь.
Поэтому, слушая истомленного ликом хозяина, Сопов теперь вовсю
прокручивал в уме варианты: как себя не выдать и убраться из этой деревни
подобру-поздорову. Выходило, что есть только один способ - соглашаться во
всем, поддакивать, не вступая при этом в обстоятельные беседы. Ночь