"Хосе Ортега-и-Гассет. Летняя соната" - читать интересную книгу автора

обновление испанской лексики и повышение ценности самих слов.
Валье-Инклан упорно высиживает свои образы, чтобы сделать их как можно
свежее: "Луна изливала на них свое сияние, далекое и непостижимое, как
чудо". В другом месте он говорит о раковинах на пелерине паломника, что "они
покрыты патиной древних молитв", или про "золотой луч заката, который
пронзает торжествующую листву, сверкающий и горячий, как копье архангела".
Рассматривая подобные сравнения, видишь, как влияют на сеньора
Валье-Инклана иностранные авторы, и это очень забавно, хотя нельзя отрицать
и того, что авторы эти оказывают на него влияние и разными другими
способами. Наша обожаемая классическая проза была далека от таких
уподоблений, от таких точных и молниеносных сближений, и, верная латинской
традиции, она предпочитала некоторые почти аллегорические сравнения.
Просмотришь множество страниц из "Оруженосца Маркоса" или из "Гусмана де
Альфараче"[14], позабытых книг в нашей литературе,- и не сможешь сорвать ни
одного цветка, ни одного образа. С другой стороны, истинно испанское
сравнение, которое ведет свое происхождение от наших классиков и которое еще
долго было в ходу у писателей прошлого века,- это полное сравнение всякой
первичной идеи с вторичной, с которой она гармонично сочетается.
Причину этого простодушия мне не хочется называть, она и по сей день
для многих ушей неприятна; испанские сравнения таковы, потому что изначально
наша литература - и даже вообще язык - была риторична; то было ораторское
искусство. Это, конечно, немного неприятно, а доставлять неприятности
ближнему жестоко, поэтому не стану больше говорить на эту тему.
Итак, сеньор Валье-Инклан сгущает свои уподобления и пользуется почти
исключительно сходством не общим, рожденным от всего образа в целом, а от
уподобления какой-нибудь одной черты, одной грани образа, то есть ищет
сходства на периферии его. Например, про мельника написано, что он был
"веселый и плутоватый, как книжка старинных прибауток", о грудях Беатрис -
"белые, как хлеб причастия", и в другом месте: "Долгий и пронзительный вой
доносился до салона из таинственной глубины дворца. Эти пугающие звуки
раскалывали темноту и бились в тишине, как перепончатые крылья
Люцифера[15]..." Этому тяжкому труду соединять тончайшей нитью самые
отдаленные понятия сеньор Валье-Инклан научился не у испанских писателей:
искусство это чужеземное, и в нашей стране мало кто им вдохновляется.
Вот в таком изысканном стиле, убаюкивающем сладостной монотонностью
повторов, покрытом испариной .чуждых влияний, представляет читателю своих
персонажей и рисует происходящее автор "Приятных записок".
Персонажи! Нетрудно их себе вообразить после всего, что я уже сказал
выше... Сеньоры, учтивые и надменные, дерзкие и отважные, губят сердца и
невинность, враждуют и презирают, а на события собственной жизни любят
смотреть как бы со стороны, с легким налетом философической наглости...
Крестьяне, смиренные, льстивые, с правильными чертами лица и стародавней
речью... Священники и монахи, велеречивые и женолюбцы: галерея лиц, питающих
склонность к похождениям,- их физиономии на одну треть напоминают знакомых
автора, а еще на две найдены им на страницах вест-индских хроник, мемуаров
Казановы и Бенвенуто и плутовских романов. Женщины обычно либо слабые,
пугливые, суеверные и безвольные златоволосые создания, которые сдаются на
милость отважных и молодцеватых мужчин, либо дамы времен Возрождения -
немыслимые красавицы, пылкие и не знающие угрызений совести.
Таковы действующие лица; среди них попадаются и незабываемые,