"Хосе Ортега-и-Гассет. Идеи и верования" - читать интересную книгу автора

может статься, это удел всякой причины - ничем не походить на свое
следствие. Считать обратное - ошибка, свойственная магическим воззрениям на
мир: similia similibus[5]. Во-вторых: кое-какие нелепости имеют право на
существование, и высказывать их вслух - дело философа. Платон, во всяком
случае, без обиняков заявляет, что на философа возложена миссия чудака (см.
диалог "Парменид"). Не подумайте, что быть чудаком - легко. Для этого
потребна храбрость, на которую обычно оказывались неспособны как великие
воители, так и ярые революционеры. И те и другие обыкновенно отличались
немалым тщеславием, но у них мурашки по коже шли, как только речь заходила о
такой малости, как стать посмешищем. Вот и приходится человечеству занимать
храбрости у философов.
Но может ли обойтись человек без той последней полномочной и
полновластной инстанции, чью неумолимую власть он над собой ощущает? Этой
инстанции как верховному судье поверяет он сомнения, обращается с жалобами.
На протяжении последних лет такой последней инстанцией были идеи или то, что
принято называть "разумом". Ныне эта ясная вера в разум поколеблена, она
замутилась, а так как именно на ней держится вся наша жизнь, то и
получается, что мы не можем ни существовать, ни сосуществовать. И нигде не
видно никакой другой веры, которая могла бы заменить ее. А потому и
существование наше кажется неукорененным - отсюда ощущение того, что мы
падаем, падаем в бездонную пропасть. Мы судорожно машем руками, не находя,
за что бы зацепиться. Но бывает ли, чтобы вера умирала по иной причине,
нежели рождение другой веры? И можно ли осознать ошибку, еще не утвердившись
на почве внезапно открывшейся новой истины? Так вот, речь, стало быть, идет
не о смерти веры в разум, а о ее болезни. Постараемся найти лекарство.
Вспомните, читатель, разразившуюся в вашей душе маленькую драму: вы
едете в автомобиле (в устройстве машин вы ничего не смыслите) и вдруг -
"panne". Акт первый: по отношению к поездке случившееся носит абсолютный
характер - дальше ехать нельзя. Машина не притормозила, не приостановилась -
она остановилась совсем и окончательно. А поскольку вы не разбираетесь в
устройстве автомобиля, он представляется вам каким-то неделимым целым. И
поэтому, если в нем что-то ломается, - ломается все. Так что на абсолютную
остановку автомобиля несведущий человек реагирует определенным образом - его
ум начинает искать абсолютную причину, и всякая "panne" кажется ему
окончательной и непоправимой." Отчаяние, воздетые руки: "Теперь придется
здесь заночевать!" Акт второй: шофер с невозмутимым видом подходит к
двигателю. Подкручивает одну гайку, другую. Потом снова садится за руль.
Автомобиль победно трогается с места, словно возродившись. Ликование.
Спасение. Акт третий: радость чуть-чуть омрачена подспудным неприятным
ощущением, чем-то вроде легкого смущения. Нам представляется, что первая
реакция отчаяния была нелепой, бездумной, ребяческой. Как же это мы не
подумали о том, что машина состоит из разных частей и неполадка в любой из
них может привести к остановке автомобиля. Мы начинаем отдавать себе отчет в
том, что абсолютный факт остановки необязательно предполагает абсолютную
причину и что может быть достаточно ерундовой починки. Короче говоря, нам
стыдно за свою невыдержанность, мы преисполняемся уважения к шоферу -
человеку, который знает свое дело.
А вот с серьезной "panne" в исторической нашей жизни мы пока находимся
в первом акте. Ведь с коллективными проблемами и общественным механизмом все
обстоит много сложнее: шофер уже не может так же невозмутимо и уверенно