"Джорж Оруэлл. Как я стрелял в слона" - читать интересную книгу автора

много времени - пожалуй, секунд пять,- прежде чем он грузно
осел на колени. Изо рта потекла слюна. Слон как-то неимоверно
одряхлел. Нетрудно было бы представить, что ему не одна тысяча
лет. Я вновь выстрелил в ту же точку. Он не рухнул и после
второго выстрела: напротив, с огромным трудом невероятно
медленно поднялся и, ослабевший, с безвольно опущенной головой
выпрямился на подгибающихся ногах. Я выстрелил в третий раз.
Этот выстрел оказался роковым. Все тело слона содрогнулось от
нестерпимой боли, ноги лишились последних остатков сил. Падая,
он словно приподнялся: подогнувшиеся под тяжестью тела ноги и
устремленный ввысь хобот делали слона похожим на
опрокидывающуюся громадную скалу с растущим на вершине деревом.
Он протрубил - в первый и последний раз. А потом повалился
брюхом ко мне, с глухим стуком, от которого содрогнулась вся
земля, казалось, даже там, где лежал я.
Я встал. Бирманцы мчались по грязи мимо меня. Было ясно,
что слону уже никогда не подняться, но он еще жил. Он дышал
очень ритмично, шумно, с трудом вбирая воздух; его огромный,
подобный холму бок болезненно вздымался и опускался. Рот был
широко открыт, и я мог заглянуть далеко в глубину
бледно-розовой пасти. Я долго медлил в ожидании смерти
животного, но дыхание не ослабевало. В конце концов я выпустил
два оставшихся у меня патрона туда, где, по моим
представлениям, находилось сердце. Из раны хлынула густая, как
красный бархат, кровь, но слон еще жил. Его тело даже не
дрогнуло, когда ударили пули; без остановок продолжалось
затрудненное дыхание. Он умирал невероятно мучительно и
медленно, существуя в каком-то другом, далеком от меня мире,
где даже пуля уже бессильна причинить больший вред. Я
почувствовал, что должен оборвать этот ужасающий шум. Смотреть
на огромного поверженного, не могущего ни шевельнуться, ни
умереть зверя, и сознавать, что ты не в состоянии даже
прикончить его, было невыносимо. Мне принесли мою
малокалиберную винтовку, и я принялся выпускать пулю за пулей в
сердце и в горло. Слон вроде бы и не замечал их. Мучительное
шумное дыхание проходило все так же ритмично, напоминая работу
часового механизма. Наконец, не в силах больше вынести этого,
я ушел. Потом я узнал, что прошло полчаса, прежде чем слон
умер. Но еще до моего ухода бирманцы стали приносить корзинки и
большие бирманские ножи: рассказывали, что к вечеру от туши не
осталось почти ничего, кроме скелета.
Убийство слона стало темой бесконечных споров. Хозяин
слона бушевал, но ведь это был всего лишь индус, и сделать он,
конечно, ничего не мог. К тому же, юридически я был прав,
поскольку разбушевавшийся слон, подобно бешеной собаке, должен
быть убит, если владелец почему-либо не в состоянии справиться
с ним. Среди европейцев мнения разделились. Люди в возрасте
сочли мое поведение правильным, молодые говорили, что чертовски
глупо стрелять в слона только потому, что тот убил кули - ведь
слон куда ценнее любого чертового кули. Сам я был несказанно