"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

влюбится в него без памяти. Найдут нас. Даже если не найдут в дельте Днепра
части тела того, кто сию минуту сидит на моем унитазе. Да и Азизяну с тех
пор, как он получил из Финляндии библию, доверять уже нельзя. Я потянулся
было к выключателю, но потом решил, что свет гасить не стоит.
Пачка оказалась пустой. Я подошел к окну - собачья свадьба, что я
наблюдал днем, бесследно исчезла. Никогда не видел, как собаки засаживают
один другому при лунном свете, или под электричеством фонарей. В одном
немецком видео "сексслэйв" - тетка в черных шелках, рубцах и шрамах висит на
цепях, и где-то за дверью лает собака. На фоне настоящих ожогов, оргазмов и
крови лай звучал менее натурально, как будто на улице смотрели телевизор.
Собаки: "Я вывернул бога (god) наизнанку, и он (dog) залаял". Личность,
свесившая тыкву у меня в уборной, имела свойство падать в обморок при виде
простого шприца.
Улица уходила к дому Клыкадзе. По ней десять лет назад я проводил его в
мокрых портках, до самой двери его флэтарика. Он меня тогда сильно разозлил,
тем более он ведь обоссался в присутствии ядовитого синяка Стоунза. До сих
пор слышу, как побежало. По просьбе Стоунза, как назло, играла пластинка
Роллингов - корявая, неуютная дрянь. Я сопровождал Клыкадзе без пальто, хотя
в ту зиму у меня появился финский (как азизянова библия) плащ на подкладке.
Так, выскочил в одном свитере. Два бухарика, Стоунз и Клыкадзе, ненавидя
друг друга, тем не менее, любили одну группу - Роллинг Стоунз.
Итак, я отвел Клыкадзе домой и захлопнул за ним вобщем-то уже
дурдомовскую дверь. Больше никто и никогда его бухим не видел. Он достиг
самого дна хрустального сосуда-калейдоскопа, где плавал в алкоголе, но сумел
выбраться по его переливчатым на плоскую поверхность этого света, держа за
ручку нового ребенка. Как-то неинтересно возвратился к жизни. Воскрес.
День старой Конституции не наводил на меня ужас уже потому, что я успел
отойти от октябрьских пьянок. Бэнд наш развалился, репетировать стало не
надо. Большую часть времени я играл на гитаре дома, пел, что хотел, слушал,
кого хотел - в основном "Modern Sounds in Country & Western Music", Рэя
Чарльза и Отиса Реддинга: Месяца полтора посещал курсы французского у
Рабиновича, сидел в кафе "на одинадцатом", пил на осеннем ветру ледяной
ликер, отравляя изнутри внешне идеальный юный организм, равнодушный к
интоксикациям извне. Почти всегда один, я шел меж покрытых налетом
биодобавок столиков, задрапированный в кожу, ангору и Вельвет. Губы курящих
дам испускали молоки табачного серпантина, призраки белковых доз выходили в
облике дыма. Феи никотиновых фонтанов носили искусственный мех, хлопковую
вату, синий коттон, темные пломбы, лак на больших пальцах мерзнущих на
платформах ног цвета пломб, и ели "вату" - пропущенный через вентилятор
цыганами собачий жир. С сахаром.
В День Конституции я собрался и пошел в гости к Клыкадзе. Воображение
рисовало психоделические изгибы фигур барышень, показанные снизу вверх, как
на обложках старых дисков, в свете стробоскопического прожектора: "Клыкадзе
a go - go", "Клыкадзе freak out-party". Живые девушки ужасали не меньше, чем
большие собаки. Первая, навязанная мне, любовь, походила на поездку в
переполненном автобусе по маршруту Павлосос - Цыцюрка. Туда, где живет
теперь Стоунз.
Из окон и дверей доносились голоса мужчин, заглушаемые женским хохотом.
Что это такое - женский смех? Пение овцы, собачий шепот, слезы червяка.
Почему не заменили этот звуковой эффект на что-нибудь другое, к примеру, на