"Лев Остерман. Течению наперекор" - читать интересную книгу автора

шагнуть в пустоту - и все тут! На этот раз страх оказывается сильнее
рассудка. А последний даже предательски нашептывает: "А вдруг поскользнешься
на обледенелом краю крыши, полетишь кое-как, раскорякой, не попадешь в центр
сугроба и головой стукнешься об асфальт?!" Ребята уже подсмеиваются надо
мной, кричат снизу: "Левка, не дрейфь!", но я ничего не могу с собой
поделать.
Тогда, сжалившись, ко мне по крыше подходит Толька Красавин и говорит:
"А ты скажи громко: "Будь что будет!" - и прыгай". И я вдруг как-то уже не
разумом, а всем существом своим понимаю, что будущее неизбежно, что оно все
равно состоится!.. Отчаянно произношу: "Будь что будет!" и делаю шаг
навстречу этому будущему - шаг в пустоту! И через мгновение, с залепленным
снегом лицом, радостно сознаю: будущее состоялось, а я цел и невредим. Очень
сильное ощущение!
Теперь пришла очередь рассказать, как мы расширяли мир своего двора на
всю огромную Москву. Речь пойдет о путешествиях на трамваях.
Вы, читатель, возможно, уже не застали прекрасные трамваи 30-х годов.
Они не отгораживались от мира пневматическими дверями. У них были открытые,
вовсе без входных дверей задние площадки и низкие, узорного литья подножки.
На них можно было вскакивать на ходу или соскакивать при появлении билетного
контролера. Но главная их прелесть состояла в возможности проезда (полета!)
вне вагонного чрева. Конечно же не на "колбасе", как до сих пор пишут иные
профаны. На "колбасе" вообще ехать было нельзя. Так называли некое
устройство, скорее всего, какой-то кабель в толстой резиновой оболочке,
расположенный вертикально над торчавшим из-под вагона задним буфером. Сидя
боком на буфере за "колбасу" можно было лишь держаться. Но это было неудобно
и очень ограничивало обзор улицы. Чистое пижонство! Зачем? Когда
существовали благословенные подножки с другой стороны вагона. С правой по
ходу трамвая стороны подножка вела на площадку. Но Бог знает зачем
конструкторы предусмотрели симметричную подножку (и даже с поручнями) с
левой стороны вагона. Эта подножка была отделена от задней площадки трамвая
закрытой дверью. Так вот, стоя на этом плацкартном мальчишеском месте,
небрежно привалившись плечом к одной поручне и слегка придерживаясь рукой за
вторую, мы совершали необыкновенные путешествия. Отправлялись с нашей или
одной из близлежащих улиц, каждый раз на новом номере трамвая, через всю
Москву до конечной остановки, уверенные в том, что, описав концевой круг,
трамвай привезет нас обратно. Если нас сгоняли по дороге, мы дожидались
прихода следующего трамвая того же номера и продолжали прерванный маршрут.
Напомню, что милиции на улицах Москвы в те счастливые времена практически не
было. Вот уж мы нагляделись, вот уже набрались впечатлений и наблюдений,
которые живой детский ум фиксирует, не давая себе в этом отчета. Трамваи
двигались не быстро и иную уличную сценку можно было разглядеть хорошенько,
а если уж очень интересно, то и спрыгнуть с подножки.
Я видел, как на месте "охотных" рядов и расположенной среди них
церквушки, куда меня в раннем детстве водила няня, строилась огромная
гостиница "Москва". А напротив нее - дом Совнаркома. Подъемных кранов еще не
было - возводились деревянные леса. Стальные балки втягивали наверх
лебедками, а кирпичи, уложенные в деревянные заплечные лотки, рабочие
поднимали на спине, тяжело взбираясь по крутым дощатым настилам с
перекладинами. На центральных улицах другие рабочие, став на одно колено,
защищенное от жары толстенной накладкой, деревянными гладилками ровняли