"Лев Остерман. Течению наперекор" - читать интересную книгу автора

плисовых кацавейках. А иногда - конторские служащие с бесформенными
парусиновыми портфелями, рабочие в синих косоворотках и картузах, какие-то
старухи в отрепьях бывших нарядов, бородатые дядьки с мешками за спиной,
комсомолки в красных косынках и оборванцы в лохмотьях. Не поручусь, что эту
детализацию мы фиксировали для себя уже тогда. Возможно, это теперь я
вглядываюсь в яркую и пеструю картинку, всплывающую из глубин памяти. Еще
мне сейчас помнится (может быть, и ошибаюсь), что эта разношерстная толпа на
московских улицах была спокойнее, приветливее и даже веселее, чем нынешняя,
хорошо одетая и, уж конечно, куда более сытая и устроенная публика. Не было
этой спешки и готовности огрызнуться, если случаем наступят на ногу, хотя
трамваи в часы пик тоже ходили битком набитые...
С благодарностью вспоминаю наши трамвайные путешествия. В них
происходило органичное слияние с городом, мы становились истинными, на всю
жизнь москвичами.
...Последнее воспоминание, которое я намерен записать.
Торгсин и связанная с ним трагедия, пережитая в раннем детстве.
Время было еще голодное: карточки на все продукты, чай из сушеной
моркови. И вдруг появились эти неслыханно роскошные магазины. Их посещали
немногочисленные иностранцы, покупавшие за твердую валюту, и советские
граждане, обменявшие в специальных пунктах фамильное золото и золотые
украшения (по весу) на специальные "боны" по определенному курсу. Вход в
торгсины охраняли расшитые галунами швейцары, но через зеркальные стекла
витрин можно было без конца глазеть на разложенные в них чудеса. Тряпки,
домашняя утварь и прочие промтовары нас не интересовали, а вот бесчисленные
яства возбуждали живое любопытство. Впрочем, вкусовых ощущений они не
вызывали, и слюнки не текли. Мы просто не знали, что это такое. Было очень
красиво - вот и все!
Но однажды, однажды... я вкусил от пищи богов и был жестоко наказан за
это! Мой брат Натан был старше меня на восемь лет, учился в техникуме и,
когда мне было восемь лет, уехал на практику в Казахстан, на озеро Балхаш,
где строился медеплавильный комбинат. Мама собралась отправить ему
продуктовую посылку. Не знаю уж, какое бабушкино золото пошло в ход, но в
торгсине были закуплены разнообразные продукты. Помню, как сейчас...
Жаркий летний день, содержимое посылки уже подготовлено, но не
упаковано. Днем дома я один: Настя ушла по делам, а мама на работе.
Рассматриваю посылку. Особое любопытство вызывает коричнево-красный,
лоснящийся, с просвечивающими янтарными пятнами жира и перевязанный кое-где
жирной бечевкой батон колбасы с загадочным названием "салями".
Я до глубины души обижен несправедливостью: почему все Натану, а мне -
ничего? Долго хожу кругами и наконец решаю, что отрезать маленький кусочек
для пробы я имею право - я ведь тоже сын! И вот он уже во рту. Боже мой, что
за волшебство! Нечто тающее между языком и небом, божественно пахучее,
неизъяснимого, неземного вкуса! Но увы - он уже разжеван и проглочен, этот
маленький, этот крошечный кусочек. Неужели это все? Нет, еще самую малость -
ведь он такой большой этот волшебный батон. Потом еще кусочек, еще...
Проходит час, другой. Настя не возвращается, и преступные деяния неумолимо
повторяются. Это сильнее меня. Дьявол владеет моей невинной детской душой.
Потом является отчаянная решимость - все равно я пропал... Короче, к приходу
мамы от батона колбасы не остается ничего, кроме веревочек. И тут наступает
расплата. Я погиб! Мама меня проклянет, выгонит из дому, скажет, что я ей