"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

горячий суп. Уже четыре часа у меня то и дело капали слезы, и здесь, дома у
Даннов, на поминках я выпил подряд пять или шесть стаканов виски. Это
основательно поддержало меня, и уже где-то через час я громко распевал
песни. Хови подыгрывал мне на пианино, и вскоре к нам шумно присоединились
остальные. Потом меня вырвало на пол, и на этом поминальный концерт
закончился. В шесть часов, простившись со всеми, я ушел и два или три часа
бродил под дождем, ничего не видя перед собой. Меня опять рвало у какого-то
порога, потом я увидел худенькую сероглазую проститутку. Она стояла под
зонтиком на залитой огнями улице. Я поплелся за Агнес в номер гостиницы
"Эльдорадо", прочел ей небольшую лекцию о стихотворениях сэра Уолтера Рэли,
а потом пел ей колыбельные, пока она раздевалась и укладывалась в
соблазнительной позе. Она назвала меня лунатиком, я дал ей сто долларов, и
она согласилась провести со мной ночь. Спал я, как ни странно, плохо, и в
четыре утра выскользнул из постели, нацепил свою мокрую одежду и поехал на
такси в аэропорт. К десяти часам я уже снова был в Нью-Йорке.

Но жизнь не позволила мне слишком долго и самозабвенно предаваться
горю. Вскоре оно было вытеснено явлениями более жесткими, более
материальными, я бы сказал, приведшими меня в конце концов к полному краху.
Казалось, все силы зла объединились против меня, временами я терял
способность соображать, меня будто засасывала чудовищная воронка, и в один
прекрасный момент я понял, что вынырнуть мне уже не удастся.
Дело в том, что с деньгами у меня становилось все хуже и хуже.
Разумеется, известно это было давно, но до сей поры опасность маячила где-то
вдалеке, и я не слишком задумывался о ней. Однако то, что в те жуткие дни
после смерти дяди Вика я потратил несколько тысяч долларов, подорвало мой
бюджет, которого должно было хватить до окончания университета. Я прикинул,
что если не удастся каким-то образом заполнить финансовую брешь, то до конца
учебы денег не хватит. Если я буду тратить столько же, сколько раньше, то
мои сбережения будут равны нулю уже в ноябре последнего года в университете,
причем нулю в буквальном смысле этого слова: на моем счету не останется ни
единого цента.
Первым желанием было бросить учебу, но, поразмыслив день-другой, я
передумал. Ведь я обещал дяде, что закончу университет. И хотя его больше не
было со мной и он не мог упрекнуть меня в отступничестве, я чувствовал, что
не вправе нарушать данное обещание. А серьезнее всего дело обстояло с
призывом в армию. Если бросить занятия, то потеряешь студенческую отсрочку
от армии, а я вовсе не мечтал о стремительном марш-броске прямиком к своей
смерти где-нибудь в азиатских джунглях. Стало быть, надо оставаться в
Нью-Йорке и продолжать учиться. Решение разумное и единственно верное.
Казалось, из столь разумного умозаключения должны вытекать столь же здравые
поступки. Для людей в моем положении существовало немало льгот: стипендии,
ссуды, вечернее обучение... Но стоило мне об этом подумать, как я чувствовал
острое отвращение. До тошноты. Я не хотел воспользоваться ни одной из этих
льгот, и поэтому все их с презрением отверг, хотя прекрасно знал, что мое
упрямство перечеркивало едва ли не последнюю надежду удержаться на плаву.
И с тех пор, как я это понял, я прекратил всякие попытки сопротивляться
неизбежному, не мог заставить себя даже пальцем пошевелить. Бог знает,
почему я так делал. Какое-то время я выдумывал бесчисленные оправдания
пассивности, но настал час, и на смену моим измышлениям пришло отчаяние.