"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

исчезнут, все расстояния будут преодолены.
Многие из книг я читал раньше, другие сам дядя Вик читал мне вслух:
"Робинзон Крузо", "Доктор Джекилл и мистер Хайд", "Человек-невидимка". Но
это не означало, что я не перечитывал их заново. Все подряд одолевалось с
одинаковым рвением, старое и новое поглощалось с одинаковой жадностью. Стопы
прочитанных книг высились в углах моей комнаты, и когда та или иная башня
грозила обрушиться, я нагружал томами две хозяйственные сумки и отправлялся
к университету. Прямо напротив него, на Бродвее, был книжный магазинчик
Чендлера, пыльная и захламленная дыра, где шла оживленная торговля
подержанными книгами. За два года, с лета 1967-го до лета 1969-го, я не раз
туда наведался, постепенно лишая себя дядиного наследства. Это был
единственный вид деятельности, который я себе позволил, - продавать то, чем
владел. Расставаться с дядиными вещами было чудовищно трудно, но в то же
время я чувствовал, что он бы меня не осудил. Ведь, так или иначе, я
все-таки заплатил ему свой последний долг, прочтя все книги, и теперь, когда
я так нуждался, было вполне разумно сделать следующий шаг - продать их.
Беда в том, что не очень-то много я выручал за эти книги. Торговаться с
Чендлером мне было трудно, поскольку его представление о ценности книг
настолько расходилось с моим, что я просто терялся и не знал, какие
аргументы покажутся ему убедительными. Для меня книги были не собранием слов
ради самих слов, и ценность издания измерялась его духовной ценностью, а не
внешним видом. Например, истрепанный томик Гомера был куда ценнее
великолепного издания Вергилия, а три тома Декарта не стоили и одного тома
Паскаля. Это было очевидно для меня, но отнюдь не для Чендлера. Он смотрел
на книгу как на предмет, вещь в мире вещей, мало чем отличающуюся от коробки
из-под туфель, от унитаза или кофейника. Всякий раз, когда я приносил новую
часть библиотеки дяди Вика, старик принимался за свое.
Он брезгливо ощупывал книги, придирчиво изучал корешки, искал записи и
кляксы и при этом никогда не упускал возможности дать понять, будто он
держит в руках какую-то мерзость. Такая у него была манера. И она
срабатывала. Делая вид, что вещь никуда не годится, Чендлер давал за нее
грошовую цену. За тридцать лет он натренировался притворно кривить губы,
подобрал убедительный репертуар вздохов, бормотаний и реплик в сторону, а
также гримас, пощелкиваний языком и грустных покачиваний головой. Все было
предназначено для того, чтобы убедить меня, что сам я ни в чем не
разбираюсь, устыдить, что я вообще посмел принести ему такое барахло. И вы
еще хотите получить деньги за этот хлам? А от мусорщика вы тоже ждете, чтобы
он заплатил за то, что забрал ваше старье?
Я прекрасно видел, что меня обманывают, но редко давал себе труд
возражать. Что мне оставалось, на самом деле? Чендлер всегда действовал с
позиции силы, и со всем приходилось мириться: у меня была острая
необходимость продать, а у него - ни малейшей необходимости купить. И не
было смысла притворяться, будто у меня нет нужды продавать. Сделка могла
просто не состояться, а отсутствие всяких денег, несомненно, хуже мизерных
денег. Я довольно скоро сообразил, что лучше приносить книг поменьше, не
больше двенадцати-пятнадцати за раз. Тогда средняя цена за том немного
возрастала. Но, с другой стороны, чем меньше книг я продавал, тем чаще мне
приходилось наведываться туда, а я знал также, что визиты к Чендлеру
следовало бы сократить до минимума - чем больше я туда ходил, тем легче было
Чендлеру вить из меня веревки. Одним словом, у него было преимущество в