"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

объедках мне было приятно. Ничего романтичного в собирании объедков нет, и
если в этом была поначалу какая-то острота новизны, то она быстро
притупилась. Я припомнил одну некогда прочитанную книгу - "Лазарильо из
Тормеса", где изголодавшийся идальго постоянно ходит с зубочисткой во рту,
будто он только что хорошо поел. Я стал использовать эту туфту с
зубочисткой, благо их можно было захватить пригоршню в дешевенькой столовке,
куда я иногда ходил на чашечку кофе. Их можно было не только пожевать и
погрызть в долгих перерывах между едой, но еще, как я полагал, зубочистка
придавала мне жизнерадостный вид, с ней я был ну просто воплощением
довольства и благополучия. Не бог весть какая хитрость, но я использовал все
мало-мальски правдоподобные уловки, чтобы свободно и непринужденно подходить
к бакам. Особенно трудно это было делать, чувствуя на себе чьи-нибудь
взгляды, и я всегда старался действовать как можно незаметнее. Если все же
голод побеждал мою осмотрительность, то только потому, что он был
действительно слишком силен. Несколько раз я слышал, как люди смеялись надо
мной, а раза два видел, как дети показывали не меня пальцами и теребили
своих мам, дескать, посмотри, какой глупый дядя - ест огрызки. Такое нельзя
забыть, сколько бы времени ни прошло с тех пор. Я силился сдерживать злость,
но, помню, однажды я так грозно зарычал на мальчонку, что тот разревелся.
И все-таки в целом мне удавалось принимать такое унижение как
неотъемлемую часть моей жизни в парке. Когда я был в приподнятом настроении,
то даже ухитрялся воспринимать все свои напасти как искушения духа, как
препятствия на пути к моему предназначению, как испытание веры в себя. Учась
все преодолевать, я постепенно поднимусь на более высокую степень сознания.
Когда же мое состояние духа не было столь радужным, я валил все на политику,
пытаясь оправдать свое положение нежеланием вписываться в американский образ
жизни. Ты воплощение протеста, говорил я себе, неисправная деталь в
американской государственной машине, которая дает сбой по твоей вине.
Посетители парка смотрели на меня кто с упреком, кто с возмущением, кто с
жалостью. А я существовал как наглядное доказательство провала американской
политической системы, доказательство того, что самодовольная, заевшаяся
страна изобилия стала наконец давать трещины.
Примерно такие мысли занимали меня в часы бодрствования. Я всегда
обостренно реагировал на окружающее, и как только что-нибудь происходило,
мой ум отзывался на это взрывом противоречивых эмоций. Голова разрывалась от
непрерывного выстраивания каких-то нереальных теорий, я с кем-то спорил, мне
возражали, я вел сложные внутренние диалоги. Уже позже, когда Циммер и Китти
меня отыскали, они все время спрашивали, как это я умудрился столько дней
ничего не делать. Неужели мне не было скучно? Неужели не меня не нападала
тоска? Вопросы правомерные, конечно, но мне на самом деле ничуть не было
скучно. Там, в парке, у меня случались самые разные настроения, но от
безделья я не маялся. Когда я освобождался от материальных забот (поисков
места для ночевки и пищи для ублажения своего желудка), у меня постоянно
была масса других дел.
Утром обычно удавалось разыскать в каком-нибудь баке газету, и
следующий час я штудировал ее, чтобы не отстать от событий в мире. Война,
естественно, продолжалась, но происходило и другое, тоже важное:
Чаппакуидик, дело "чикагской восьмерки", дело "Черных пантер", еще одна
высадка на Луну, успехи "Метс". С особым вниманием я следил за сенсационным
провалом "Кабз", изумляясь тому, как резко сдала моя любимая команда. Трудно