"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

по-летнему ясное небо, жаркое солнце, пропекавшее землю и воздух, а потом -
прохлада звеневших цикадами ночей. В первые две недели дождей почти не было,
ну разве что иногда чуть-чуть моросило. Я стал испытывать судьбу и все чаще
оставался спать под открытым небом, уже привыкнув к мысли, что погода все
время такой и будет.
Но вот однажды ночью, когда я лежал в полудреме на лужайке под открытым
небом, меня накрыл-таки настоящий ливень. Молния внезапно расколола небо, и
дождь полил как из ведра. Пока я просыпался под неистовые раскаты грома, уже
успел промокнуть до нитки: градины лупили по мне, как крупная картечь. Я
мчался в темноту как полоумный, ища, где бы спрятаться. За те минуты, что я
отыскал какое-то укрытые на каменистом склоне, я вымок так, словно переплыл
океан, и стало уже неважно, укрыт я или нет.
Дождь шел до утра, то затихая, то возобновляясь - лило будто не просто
из ведра, а из миллиона ведер, будто разверзлись хляби небесные. Нельзя было
угадать, когда начнется очередной водяной шквал, и мне не хотелось попадать
под ледяные струи. Я вжался в камень и стоял, оцепенев, в насквозь промокших
ботинках, облепивших меня джинсах и блестящей мокрой кожаной куртке. Рюкзак
тоже промок насквозь, и переодеться мне было не во что. Оставалось только
переждать разгул стихии, и я дрожал во тьме как овечий хвост. Первые два
часа я крепился, стараясь изо всех сил подавить жалость к себе, но потом
сломался и стал безобразно вопить и ругаться, яростно проклиная всех и вся,
осыпая злобной бранью весь мир, эту проклятую страну и Бога. Очень скоро я
довел себя до истерики, и мои тирады перебивались рыданиями, я икал и
подвывал, умудряясь, однако, выдавать такие хитроумные и цветистые
ругательства, каким позавидовал бы любой рецидивист. И так, наверное,
продолжалось полчаса. Я выложился полностью и тотчас стоя уснул, прижавшись
к камню. Вскоре меня разбудил новый залп дождя. Я продолжил бы бесноваться,
но сил уже не было, я так вымотался и охрип, что орать было невмоготу.
Остаток ночи я простоял в полном оцепенении, жалея себя и мучительно
дожидаясь рассвета.
В шесть утра я отправился в забегаловку на 48-й Уэст-Стрит и заказал
себе огромную тарелищу супа. По-моему, это был овощной суп со склеившейся в
комки крупой и морковкой, плававшими в желтоватом бульоне. Суп меня немного
согрел, но я слишком промок, чтобы тепла хватило надолго, к тому же мокрая
одежда по-прежнему липла к телу. Я спустился в мужскую уборную и подставил
волосы под сушилку для рук. Когда я взглянул на себя в зеркало, то пришел в
ужас - волосы встали дыбом, и я стал похож на гаргулью, украшающую крышу
готического собора. Расчесать волосы было невозможно, и в отчаянии я
заправил в бритву новое лезвие (оно было последним) и сдуру начал сбривать
свою дикую шевелюру. Новая суперкороткая "стрижка" изменила меня настолько,
что я сам себя перестал узнавать. "Стрижка" безжалостно подчеркивала мою
худобу: уши торчали, кадык выпирал, голова казалась не больше детской. Я
начинаю усыхать, подумал я, и вдруг услышал, как вслух обращаюсь к своему
отражению в зеркале. "Не бойся, - громко говорил я сам себе. - Никто не
умирает дважды. Скоро вся эта комедия закончится, и больше тебе не придется
мучиться".
Немного позже тем утром я просидел пару часов в читальном зале
библиотеки, надеясь, что в душном помещении мои лохмотья высохнут быстрее.
Однако, к моему ужасу, только они начали по-настоящему сохнуть, как от них
понесло таким смрадом! Все швы и прорехи моей одежды будто решили выдать все