"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

окна моей комнаты. Синие и розовые неоновые буквы были такими огромными, что
их сияние затмевало все небо. Потом внезапно буквы исчезли, осталась только
"М" от слова "храм". Я смотрел, как болтаюсь на одной из ее вершин, стараясь
удержаться, будто неумелый акробат, затеявший опасный трюк. Потом я уже
полз, извиваясь вокруг буквы, как червячок, а потом меня вдруг не стало. У
"М" приподнялись края, и она превратилась в чьи-то молнией изогнутые брови.
Из-под них с упреком и раздражением на меня глянули два огромных
человеческих глаза. Они были неподвижны, и через некоторое время я осознал,
что это глаза Бога.
В тот день выглянуло солнце. По всей видимости, в какой-то момент я
выполз из пещеры и лег на траву, хотя сейчас уже этого не помню. В моей
голове была такая путаница, что я вообразил, будто солнце может выпарить из
меня температуру. В прямом смысле высосать из костей болезнь. Помню, я все
повторял про себя: "индейское лето", "индейское лето", - пока эти слова
полностью не утратили для меня смысл. Небо надо мною сияло безграничной,
бесконечной, головокружительной ясностью. Я почувствовал, если буду все
время на него смотреть, то растворюсь в его сиянии. Потом, вроде бы не
засыпая, я стал представлять себе индейцев. Будто бы все происходит триста
пятьдесят лет тому назад, будто я крадусь за отрядом индейцев по лесам
Манхэттена. В этом сне все было удивительно живо, правдоподобно и ярко, в
нем, словно наяву, мелькали охотники с дротиками среди пронизанных светом
листьев и ветвей. По кронам бежал легкий ветерок, заглушая шаги людей, а я
молча следовал за ними, двигаясь так же легко, как они, с каждым шагом
чувствуя, что я все ближе к пониманию лесной души. Возможно, эти образы
остались в моей памяти такими яркими потому, что как раз в это время Циммер
и Китти нашли меня - я лежал на траве и смотрел этот странный и приятный
сон. Сначала я увидел Китти, но не узнал ее, хотя мне и показалось, что мы
знакомы. На голове у нее была все та же индейская повязка, и в первый миг я
готов был принять ее за остаток сна, призрачную женщину, возникшую во мраке
моих видений. Потом уже Китти рассказала мне, что я ей тогда улыбнулся, а
когда она наклонилась ко мне, я назвал ее Покахонтас. Я помню только, что
мне было трудно смотреть на нее против света. Помню также (очень смутно),
что когда она нагнулась, в глазах у нее стояли слезы, хотя впоследствии она
всегда это отрицала. Мигом позже в поле моего зрения возник Циммер, и я
услышал, как он сказал:
- Придурок. - Он немного помолчал, а затем, чтобы не мучить меня
пространными речами, повторил: - Придурок ты несчастный.

3

Больше месяца я прожил у Циммера. Температура спала где-то на третий
день, но еще долго у меня не было сил даже просто встать - начинала
кружиться голова. Сначала Китти навещала меня раза по два в неделю, почти
ничего не говорила и уходила обычно минут через двадцать-тридцать. Потом она
стала приходить реже. Если бы в то время я хоть чуть-чуть соображал, меня бы
это наверняка удивило, особенно после того, как Циммер поведал мне историю
моего спасения. Ведь действительно как-то странно получалось: человек, за
три недели перевернувший вверх дном весь Нью-Йорк, чтобы найти меня, вдруг
держится со мной так сухо. Но как было, так было, и я об этом не
задумывался. Чересчур ослаб, чтобы о чем-то задумываться, и воспринимал ее