"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

пущенные в ход острые ногти, разодранная сорочка, залитая кровью... Пришел
конец иллюзиям старого глупца. Генерал вернулся домой, повесил порванную
сорочку посреди комнаты и прикрепил к ней листок бумаги, на котором написал
дату события: 14 октября 1959. До конца своих дней он держал эту сорочку на
том же месте, как память о своем разрушенном тщеславии.
Потом умерла мать Китти, правда, Циммер не уяснил, из-за чего. Генералу
было тогда за восемьдесят, он стал полной развалиной, но все же, желая
исполнить долг перед младшей дочерью, он настоял, чтобы ее определили в
школу-интернат в США. Китти исполнилось всего четырнадцать, когда она попала
в класс для новичков в частную школу в Массачусетсе. Проблем с подготовкой и
языком не было, и она быстро освоилась, легко сойдясь с одноклассницами. Она
брала уроки театрального мастерства и балета, много занималась и хорошо
училась. Через четыре года, закончив школу, Китти решила в Японию не
возвращаться. И на Тайвань тоже, и вообще никуда не уезжать. Америка стала
для нее родной страной. Получив небольшое наследство после смерти отца, она
смогла оплатить обучение в Джуллиарде и перебраться в Нью-Йорк. Она здесь
уже год и учится на втором курсе.
- Ничего не напоминает? - спросил он, закончив рассказ.
- Напоминает? - удивился я. - Да я такой экзотики и не слышал, можно
сказать, никогда.
- Экзотика - лишь на поверхности. Отбрось кое-что из китайского
колорита, и получится почти такая же биография, как у еще одного моего
знакомого. Ну конечно, плюс-минус кое-какие детали...
- А-а... Кажется, понял. Сироты в житейском море, что-то в этом роде?
- Именно.
Я помолчал, обдумывая то, о чем рассказал мне Циммер.
- Да, пожалуй, есть некоторое сходство, - сказал я наконец. - Но ты
уверен, что все это правда?
- Наверняка утверждать не берусь. Но я уже хорошо знаком с ней, и если
это окажется неправдой, то не знаю, что и сказать.
Я кивнул и глотнул еще пива. Уже гораздо позже, когда я лучше узнал
Китти, я понял, что неправду она никогда не говорила.

Я уже долго жил у Циммера, и с каждым днем испытывал все большую
неловкость. Он кормил и выхаживал меня за свой счет, и хотя никогда ни на
что не жаловался, было понятно, что с капиталами у него неважно и долго так
тянуться не может. Родители немного помогали Циммеру (они жили в
Нью-Джерси), но в основном ему приходилось обеспечивать себя самому. Где-то
в двадцатых числах сентября у него начались занятия - он теперь учился в
нашем университете по специальности сравнительного литературоведения.
Университет пообещал ему привилегии члена научного общества: бесплатные
консультации плюс стипендию в две тысячи долларов в год, но хотя по тем
временам это были неплохие деньги, их явно не хватало на приличную жизнь. И
все же он продолжал тянуть меня, тратил свои скромные сбережения и ни
намеком не показывал, что я стесняю его. Но как ни великодушен был Циммер, в
его поведении помимо дружеского участия сквозило еще нечто. Я вспомнил тот
год, когда мы с ним были соседями по комнате в студенческом общежитии,
вспомнил и то, что он всегда чувствовал себя рядом со мной как бы в тени, он
был вечно потрясен, так сказать, размахом моих чудачеств. Теперь же, когда я
оказался в беде, у него появилась возможность взять реванш, изменить баланс