"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

никогда и не появилось. Может, еще и поэтому Циммер так долго терпел мое
присутствие: со мной можно было хотя бы поговорить и отвлечься от своих
невеселых мыслей, хоть таким способом заглушить тоску.
И все же благодаря мне его капиталы истощались, и чем дольше он на это
не намекал, тем больше меня грызла совесть. Я решил пойти искать работу, как
только оклемаюсь как следует, - любую работу, никакого значения не имеет,
чем заниматься, - чтобы начать возвращать Циммеру деньги, которые он на меня
потратил. Проблемы с жильем это, правда, не решало, но по крайней мере я
уговорил друга вернуться на кровать, а сам стал спать на полу. Через пару
дней после того, как мы обменялись комнатами, у Циммера начались занятия в
аспирантуре. Неделю спустя он пришел домой поздно вечером с толстенной
папкой и мрачно объявил, что взял перевод. Одна его знакомая с французского
факультета получила где-то срочную работу, а теперь оказалось, что у нее
совсем нет на нее времени. Циммер сказал, что она, если хочет, может
передать перевод ему, и та согласилась. Так в нашей квартире появился этот
опус - скучный документ страниц на сто о структурной реорганизации
французского консульства в Нью-Йорке. Едва Циммер заговорил об этом, я
понял, что представился отличный случай хоть чем-то быть полезным другу. Я
знаю французский не хуже него, уверял я Циммера, и раз у меня на данный
момент нет особых забот, почему бы ему не доверить мне этот перевод? Циммер,
как я и предполагал, сперва принялся возражать, но постепенно я сломил его
сопротивление. Я сказал, что хочу расплатиться с ним, и такая работа - самый
быстрый и верный способ осуществить мое желание. Я верну ему деньги, где-то
двести или триста долларов, и тогда мы снова будем на равных. Этот последний
довод вроде как убедил его, что от этого зависит мое самоощущение и
выздоровление, и он сдался.
- Ладно, - согласился он, - деньги мы потом как-нибудь разделим, раз
это для тебя так важно.
- Нет, - ответил я, - ты не понял. Все деньги будут твои, все,
понимаешь? Иначе это бессмысленно. Все пойдет тебе, до единого цента.
Итак, я получил, что хотел, и в первый раз за долгие месяцы у меня
появилась какая-то конкретная жизненная цель. Циммер вставал рано утром и
отправлялся в университет, а я мог расположиться за его столом и часами
спокойно работать. Текст был отвратительный, переполненный всевозможной
бюрократической тарабарщиной, но чем больше трудностей он мне доставлял, тем
с большим рвением я работал, не отступая ни на шаг, пока неуклюжие, корявые
предложения не озарялись неким подобием смысла. Сама сложность работы меня
воодушевляла. Если бы перевод шел легче, я бы не смог ощутить в должной мере
наказания, соответствовавшего совершенным мною ошибкам. В каком-то смысле
именно в том, что работа была абсолютно неинтересна для меня, и была ее
ценность. Я чувствовал себя приговоренным к отбыванию срока исправительных
работ на каторге. Мне приказано было дробить камни молотком на более мелкие,
а более мелкие, в свою очередь, колоть на еще более мелкие. В таком труде не
было смысла. Но результат меня не интересовал. Сам труд был конечной целью,
и я отдался ему со всей решимостью примерного заключенного.
Когда погода была хорошей, я выходил иногда на короткую прогулку, чтобы
проветриться. Уже стоял октябрь, лучшая пора года в Нью-Йорке, и я любовался
особым светом ранней осени, наблюдал, как он словно бы обретал новую
прозрачность, скользя по кирпичным зданиям. Лето уже не чувствовалось, но и
до зимы было еще далеко, и я наслаждался этой золотой серединой между жарой