"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

узнал уже позже. А в первый день я просто достал из рюкзака свои вещи,
которые аккуратненько уложил в один верхний ящик комода. Со мной была всего
одна книга, "Размышления" Паскаля в бумажной обложке, - ее вручил мне Циммер
как прощальный подарок. Я устроил ее временно в изголовье, на подушке, и
окинул взглядом свое новое жилье. Без излишеств, зато свое. После многих
месяцев неопределенности мне было приятно даже просто стоять в этих четырех
стенах и знать, что в мире есть место, которое я могу назвать своим.
В первые два дня моего пребывания на новом месте постоянно шел сильный
дождь. Гулять было нельзя, и мы все время проводили в гостиной. Эффинг
держался не так задиристо, как в день собеседования, и в основном сидел
молча и слушал, что я ему читал. Мне трудно было судить о причине его
молчания: то ли он хотел подвергнуть меня очередному испытанию, то ли у него
просто было такое настроение. Настроения у Эффинга за все время моей работы
у него менялись так причудливо, что это постоянно ставило меня в тупик: то
ли в его действиях кроется какой-то неведомый умысел, то ли у него просто
такое состояние духа. То, что он мне говорит, то, какие книги он выбирает
для чтения, то, чем он меня озадачивает и морочит мне голову, - что это?
Часть продуманного, лишь ему понятного плана или мне только так кажется?
Порой мне чудилось, что этот ментор-самозванец пытается передать мне
какие-то тайные познания, желая участвовать в моем внутреннем развитии, но
не предупреждая меня об этом, заставляет играть в игру, не объясняя ее
правил. Таков был Эффинг в роли сумасбродного наставника, своевольного
художника, стремящегося привлечь меня к постижению тайн мироздания. Иногда,
правда, когда его эгоизм и наглость били через край, я воспринимал его
просто как противного старикашку, маньяка на пороге безумия и смерти. Так
или иначе, он обрушил на меня изрядную долю своей зловредности, и очень
скоро я стал побаиваться его, хотя, надо признаться он меня все больше
заинтересовывал. Несколько раз я чуть не доходил то точки и готов был
бросить работу, но тогда Китти уговаривала меня остаться, а в целом я и сам
всегда хотел остаться, даже если казалось, что чаша терпения переполнена.
Бывало, неделями мне с трудом удавалось подавить отвращение при взгляде на
него и приходилось заставлять себя даже просто находиться с ним в одной
комнате. Но я стискивал зубы и держался до самого конца.
Даже когда Эффинг бывал в самом миролюбивом расположении духа, ему
доставляло удовольствие устраивать нам всякие сюрпризы. Например, в то утро,
когда я переехал к нему, он выкатил в гостиную на своем кресле-каталке в
темных очках для слепых. Черной повязки, которая фигурировала во время
нашего собеседования, и в помине не было. По поводу такой перемены Эффинг
ничего не сказал. Припомнив наш разговор в день собеседования, я сообразил,
что сейчас как раз тот самый случай, когда лучше прикусить язык, и тоже
ничего не сказал. На следующее утро Эффинг надел обычные очки в
металлической оправе с невероятно толстыми стеклами. Они настолько увеличили
и изменили его глаза, что те стали похожи на птичьи яйца - этакие выпученные
голубые полушария, готовые вот-вот вывалиться из орбит. Невозможно было
понять, видят эти глаза или нет. Порой я был уверен, что его слепота лишь
обман, что он видит не хуже меня, а порой - бывал почти так же уверен, что
он совершенно слеп. Разумеется, этого Эффинг и хотел. Он намеренно делал
двусмысленные намеки, наслаждался замешательством, которое они вызывали, и
упрямо не желал их объяснять.
Бывали дни, когда он ничем не скрывал своих глаз - ни повязкой, ни