"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автораклиент. Ни в одной просьбе, сколь бы нелепой она ни была, миссис Юм не
отказала, ни одному суждению не удивилась, ни одно заявление не вывело ее из равновесия. Раз или два в неделю Эффинг вдруг начинал обвинять ее в том, что она строит ему козни, - например, сыплет отраву в еду (при этом он в негодовании выплевывал полупрожеванные куски моркови и прокрученного мяса на тарелку) или плетет интриги, чтобы обокрасть его. Ни капли не обижаясь, она как ни в чем не бывало говорила, что скоро мы все умрем, раз едим одно и то же. Или, если он не успокаивался, миссис Юм меняла тактику и "сознавалась" в содеянном: "Да, это правда, - говорила она. - Я положила в ваше картофельное пюре шесть столовых ложек мышьяка. Через пятнадцать минут он начнет действовать, и вот тогда-то всем моим мучениям придет конец. Я стану миллионершей, а вы, мистер Томас (она всегда называла его "мистер Томас"), наконец-то будете гнить в своей могиле". Такие речи неизменно забавляли Эффинга: "Ха! - хрипел он. - Ха-ха! Так тебе нужны мои миллионы, ненасытная ты сука? Я так и знал. А потом еще бриллианты и меха? Ну и все равно толку тебе от этого не будет, толстуха. Ты так и останешься слезливой жирной посудомойкой, как бы ни наряжалась". После чего, невзирая на свои страшные обвинения, продолжал с азартом заталкивать в рот "отравленную" еду. Миссис Юм сбивалась с ног, чтобы исполнить все капризы Эффинга, ибо в глубине души наверняка сочувствовала ему. В отличие от большинства людей, ухаживающих за престарелыми, она не относилась к нему как недоразвитому ребенку или бездушному полену. Она позволяла ему браниться и вытворять глупости, но, когда считала нужным, могла обращаться с ним и весьма строго. Она не лезла за словом в карман, если он ее задевал, и награждала его массой бесконечности. Не знаю, откуда миссис Юм брала эти слова, но при случае они залпами вылетали у нее изо рта, причем в тоне грубоватость всегда искусно сочеталась с неподкупной преданностью. Она работала у Эффинга уже девять лет и поскольку была не из тех, кто любит страдания как таковые, явно находила для себя какое-то удовлетворение в этой работе. Мне кажется, уже то, что она пробыла у него девять лет, говорило само за себя. Если еще учесть, что она брала выходной только раз в месяц, то станет почти очевидно, что работа ее устраивала. Мне, по крайней мере, принадлежали ночи, и, отработав свое время, я мог располагать собой. У меня была Китти, а еще - утешительное убеждение, что обслуживание Эффинга - не самое главное дело в моей жизни, что рано или поздно я займусь чем-нибудь другим. У миссис Юм такого утешения не было. Она все время оставалась на посту и могла себе позволить уйти из дома часа на два только для того, чтобы сходить за покупками. Едва ли это можно было назвать полноценной жизнью. Да, у нее были журналы "Ридерз Дайджест" и "Редбук", были немногочисленные детективы в мягких обложках, был маленький черно-белый телевизор, который она могла посмотреть, когда уложит Эффинга спать, всегда сильно убавив звук, но это и все. Ее муж умер от рака тринадцать лет назад, а трое взрослых детей разъехались: одна дочь жила в Калифорнии, другая - в Канзасе, а сын служил в Германии. Всем им она писала письма и очень любила получать фотографии своих внуков, которые с благоговением расставляла у зеркала на своем туалетном столике. В редкие выходные она отправлялась навестить своего брата Чарли в больницу для ветеранов войны в Бронксе. Во время Второй мировой войны он был пилотом |
|
|