"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

бомбардировщика, и их того немногого, что миссис Юм рассказала мне о брате,
я уяснил, что у него не все в порядке с головой. Она неизменно отправлялась
к нему каждый месяц, никогда не забывая прихватить коробочку шоколадных
конфет и кипу спортивных журналов, и все то время, что мы работали вместе, я
ни разу не слышал от нее жалоб на свою судьбу. Миссис Юм была как скала. И
если уж говорить начистоту, никто не преподал мне лучшего урока жизни, чем
она.
Эффинг был трудным человеком, но было бы неверно воспринимать его
только так. Если бы он постоянно вел себя отвратительно из-за своего
невыносимого нрава, его настроения были бы предсказуемы, что позволяло бы
легче с ним общатся. Тогда бы ты знал, чего от него ожидать, и можно было бы
понять, к чему себя готовить. Однако понять старика было весьма непросто.
Если с ним было трудно, то в основном именно потому, что трудно было не все
время, и поэтому он постоянно держал тебя в состоянии напряжения. Целыми
днями, бывало, Эффинг только и делал, что издевался над нами, и мне уже
начинало казаться, что в нем не осталось ни капли доброты и человечности,
как вдруг он говорил что-нибудь такое до боли сочувственное, произносил
слова, раскрывавшие такое глубокое понимание и знание других людей, что
приходилось признать: я недооценивал его, он на самом деле не такой уж
несносный, как мне казалось.
Мало-помалу я начинал постигать другого Эффинга. Не стану
преувеличивать и называть этого Эффинга сентиментальным, но временами он был
очень близок именно к такому настроению. Поначалу я был склонен принимать
такое поведение как розыгрыш, как очередную попытку вывести меня из
равновесия, но тогда пришлось бы предположить, что Эффинг заранее
продумывал, когда выказать свою сердечность, а в действительности
оказывалось, что она проявлялась спонтанно, всегда в ответ на какую-нибудь
деталь конкретного события или разговора. Если человечный Эффинг был
настоящим, то почему он все-таки так редко бывал таким? Была ли это маска
или на самом деле его настоящая суть? Я так ничего определенного для себя и
не уяснил, кроме, пожалуй, одного: нельзя исключить ни того, ни другого. В
Эффинге уживались оба качества: он был тираном, но в то же время в нем жило
и что-то доброе, вызывающее уважение. Это "что-то" не давало мне
возненавидеть его окончательно. Я не мог отключиться от мыслей о нем: мое
отношение к нему все время менялось, - и поэтому я думал о нем почти
постоянно. Я увидел в нем человека, страдающего от мучительных воспоминаний,
старающегося подавить какую-то скрытую душевную боль.
Впервые я увидел Эффинга не в своей обычной роли за обедом на второй
день своего пребывания у него. Миссис Юм расспрашивала меня о моем детстве,
и среди прочего я рассказал и о том, как маму задавил автобус. Эффинг, до
этого не прислушивавшийся к разговору, вдруг положил вилку и повернул голову
в мою сторону. Сердечно и сочувственно (я и не предполагал, что он может так
говорить) он сказал:
- Какой ужас. Действительно ужас. - И в его тоне не было ни намека на
притворство.
- Да, - сказал я, - это меня так потрясло. Мне тогда было всего
одиннадцать, и без мамы я очень долго чувствовал себя одиноким. Если уж
говорить начистоту, мне до сих пор ее не хватает.
Миссис Юм покачала головой, и я заметил, что на глазах у нее
навернулись слезы сочувствия. Помолчав немного, Эффинг сказал: