"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

замешан в этой истории. Я не выпытывал у дяди подробности, тем более что
после того, как все было сказано и сделано, он, оставшись вновь один,
испытывал скорее облегчение, чем тоску. Но матримониальные баталии вовсе не
прошли для дяди Вика бесследно. Он сделался каким-то жалким и помятым - на
рубашках не хватало пуговиц, воротнички были грязны, отвороты брюк
обтрепаны. Даже его остроумие стало приобретать минорный, почти трагический
оттенок. Эти перемены лежали на поверхности, но еще тяжелее было замечать
порой, как неуверенно он стал двигаться, - у него заплетались ноги и иногда
он натыкался на разные предметы, будто бы забывал, где находится. Да, это
были отголоски его бестолкового брака с Дорой, но дело было не только в
этом. Не желая прислушиваться к своей тревоге, я в конце концов убедил себя,
что главное в дядином состоянии - расстройство душевное, а не физическое.
Возможно, так оно и было, но теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь тому,
что не увидел связи между теми первыми симптомами болезни и смертельным
сердечным приступом три года спустя. Дядя ни на что не жаловался, но вид его
говорил сам за себя, а у меня не хватило проницательности, чтобы увидеть,
как он болен.
Когда я в следующий раз приехал в Чикаго на рождественские каникулы,
кризис вроде бы уже миновал. К дяде почти полностью вернулась жизнелюбивая
ироничность, да и к тому же впереди вдруг замаячили грандиозные планы. В
сентябре он и Хови Данн распрощались с "Фантазиями лунного света" и
совместными усилиями организовали новую группу, куда пригласили еще
музыкантов помоложе - ударника, пианиста и саксофониста. Теперь они
назывались "Лунные люди" и выступали с почти полностью обновленным
репертуаром. Дядя писал тексты песен, а Хови - музыку, и все пятеро пели,
как было тогда в моде.
- Больше никаких старых шлягеров, - едва встретив меня, заявил дядя
Вик, - никаких танцевальных мелодий, никаких пьяных свадеб. Мы завязали с
бессмысленным бегом по кругу и цыплячьей толкотней ради потрясающего нового
старта. Пришло время больших перемен.
Несомненно, они сделали блестящую, совершенно новую программу. Когда на
следующий день я пошел на выступление, их песни меня просто потрясли: тонкие
и ироничные шлягеры про все на свете, от политики до любви. В дядиных стихах
чувствовалась легкость, они прекрасно звучали, но в то же время глубина
подтекста была просто свифтовская: например, в его стихах встречались Спайк
Джонс и Шопенгауэр. Хови состряпал контракт с одним из пригородных чикагских
клубов, и они давали там концерты каждые выходные со дня Благодарения до Дня
святого Валентина. К тому времени, когда я оканчивал школу, группа уже
гастролировала, поговаривали даже о выпуске пластинки некоей фирмой в
Лос-Анджелесе. Тогда-то и началась эпопея с дядиными книгами. В середине
сентября он должен был уехать и не знал, когда вернется.
Было далеко за полночь. Меньше недели оставалось до моего отъезда в
Нью-Йорк. Дядя Вик сидел в кресле у окна, перелистывал томик Уолтера Рэли и
потягивал шнапс из простенького стаканчика. Я валялся на кушетке и нежился в
ароматах табака и спиртного. Три или четыре часа кряду мы проговорили ни о
чем. а теперь на время затихли, и каждый погрузился в свои мысли. Дядя в
последний раз затянулся, сощурился на колечки дыма и бросил окурок в свою
любимую пепельницу, купленную им на Всемирной ярмарке еще в 1939 году. Глядя
на меня с затуманенной нежностью, он глотнул шнапса, облизнул губы и глубоко
вздохнул: