"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

манер.
Во время наших прогулок было нелегко поддерживать долгие разговоры. Мы
смотрели в одну сторону, причем моя голова немного возвышалась над Эффингом,
и его слова часто не долетали до моих ушей. Приходилось наклоняться, чтобы
расслышать его, а поскольку он не любил, когда мы останавливались или
замедляли темп, то придерживал свои высказывания, пока мы не притормозим на
углу и не остановимся у перехода. Если он не требовал от меня описаний, то
ограничивался короткими замечаниями и вопросами. Какая это улица? Который
час? Мне холодно. Бывали дни, когда он за всю прогулку едва ли произносил
хоть слово, - лишь мурлыкал что-то себе под нос, блаженно забывшись,
откинувшись на спинку кресла, подставив лицо солнечным лучам и свежему
воздуху. Когда же мне удавалось везти коляску плавно, он постепенно умолкал,
убаюканный мягким шорохом колес.
В конце марта и начале апреля мы стали выезжать на более
продолжительные и дальние прогулки, проходили весь Бродвей и дальше, до
соседних районов. Становилось все теплее, но Эффинг кутался по-прежнему и
даже в самые чудесные дня отказывался высунуть нос на улицу, не облачившись
в шубу и не обернув ноги пледом. Это желание спрятаться под грудой одежды,
якобы из-за любви к теплу, было удивительно острым: он словно боялся, что
если не укроется как следует, то его будет видно насквозь. Пока ему было
тепло, он с удовольствием дышал воздухом, и ничто так не поднимало ему
настроение, как хороший сильный ветер. Когда ветер дул ему в лицо, Эффинг
обыкновенно смеялся, начинал с удовольствием ругаться и громко требовал
рассказывать обо всем, во что энергично тыкал тростью. Даже зимой особенно
любимым его местом был Риверсайд-парк, и он часами сидел там в тишине,
причем никогда не засыпал - как я поначалу думал, - а просто слушал,
стараясь понять, что происходит вокруг: как шуршат в кустах белки и птицы,
как шепчется ветер в ветвях деревьев, как с магистрали доносится далекий
шум.
Я стал носить с собой в парк справочник о местной флоре и фауне, чтобы
заглядывать туда и называть старику кустарники и цветы, если он меня
спрашивал. Так я научился распознавать десятки растений по форме листьев и
делал это с интересом и любопытством, коего у меня до того к ботанике не
наблюдалось. Однажды, когда Эффинг был в особенно благодушном настроении, я
спросил, почему он не живет за городом. Видимо, это было еще в первые месяцы
нашего знакомства - в ноябре или в начале декабря, - и я еще не боялся
задавать ему вопросы. Ведь в парке ему так приятно, заметил я, и жалко, что
он не может переехать за город и бывать на природе все время. Он долго не
отвечал, так долго, что я засомневался, слышал ли он мой вопрос. "Я уже
пожил там, - произнес он наконец, - я пожил там, и теперь все это во мне.
Совершенно один, в центре пустоты, жил среди нетронутой природы - месяцы,
месяцы и месяцы... Целую жизнь. Если ты хоть раз так поживешь, молодой
человек, никогда этого не забудешь. Мне никуда не надо переезжать. Стоит мне
вспомнить то время - и я возвращаюсь в него. Именно там я сейчас и живу все
время - в центре пустоты".

В середине декабря Эффинг неожиданно потерял интерес к книгам о
путешествиях. Мы к тому времени прочли чуть ли не дюжину таких книг и
прорабатывали "Путешествие по каньону" Фредерика С. Делленбо (повествование
о второй экспедиции Пауэлла по реке Колорадо), как вдруг он оборвал меня на