"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

я спокоен. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что делаю, и рад, что с
этим покончено. Ты славный парень, Филеас, и ты всегда будешь со мной, куда
бы меня ни занесло. На некоторое время пути наши расходятся, но рано или
поздно они снова сольются, поверь. Все, видишь ли, выясняется к развязке, и
все между собой связано. Девять кругов ада. Девять планет. Девять подач в
бейсболе. Девять муз. Только подумай об этом. Совпадения бесконечны. Однако
хватит трепаться на сегодня. Скоро уже утро, и надо поспать. Дай-ка мне
руку. Да-да, славная крепкая рука. Теперь потряси. Вот так, прощальное
рукопожатие. Рукопожатие, связавшее нас на веки вечные!

Каждую неделю или две дядя Вик присылал мне по открытке. Обычно это
были яркие и довольно безвкусные изображения местных достопримечательностей:
реклама придорожных мотелей, разнообразные кактусы, сцены родео, щегольские
ранчо, легендарные поселения, панорамы пустынь, закаты в Скалистых горах.
Иногда все послание умещалось на белом облачке для слов, парящем над
изображенным на открытке персонажем. Однажды со мной говорил даже мул: над
его головой плыла надпись "Привет из Серебряного ущелья". На обороте были
шутливо-замысловатые коротенькие записочки, но я с нетерпением ждал не
столько новостей от дяди, сколько самих открыток, которые напоминали мне о
том, что он есть. Именно этим они меня и радовали, и чем нелепее и
безвкуснее была картинка, тем приятнее мне было. Всякий раз, находя открытку
в почтовом ящике, я чувствовал, будто мы с дядей обмениваемся какой-то лишь
нам двоим понятной шуткой, а самые удачные из посланий (изображение пустого
ресторана в Рено, какой-то толстухи верхом на лошади в Шайенне) я даже
приколол на стену у изголовья. Моему соседу по комнате понравилась шутка
насчет непосещаемого ресторана, но толстая наездница явно поставила его в
тупик. Я объяснил ему, что она безумно похожа на Дору, бывшую дядину жену.
На свете всякое случается, сказал я, и вполне вероятно, это она и есть.
Дядя Вик нигде не задерживался надолго, так что я не всегда мог ему
отвечать. Однажды в конце октября я накатал ему письмо на девяти страницах о
том, как в Нью-Йорке вырубилось электричество и я с двумя приятелями застрял
в лифте, но так и не отправил его до января. В это время "Лунные люди" уже
начали трехнедельные гастроли в Тахо. Но хотя переписывались мы редко, я
все-таки сохранял с дядей некую призрачную связь - я носил его костюм. В то
время костюмы были у студентов далеко не в моде, но я чувствовал себя в нем
как дома, а поскольку другого дома у меня, по сути, не было, то я носил его
изо дня в день круглый год. Когда становилось совсем плохо, особенно приятно
было ощущать теплые объятия дядиной одежды, а позже я понял, что, если бы не
эти объятия, я бы просто распался на части. Костюм был моей второй кожей,
которая защищала меня от ударов судьбы.
Оглядываясь назад, я представляю, какой странный, должно быть, был у
меня вид: тощий, растрепанный, погруженный в себя парень, явно идущий не в
ногу с остальными. Но дело как раз и было в том, что я не имел ни малейшего
желания идти с ними в ногу. То, что я выглядел среди своих сокурсников белой
вороной, свидетельствовало именно об их заурядности. Себя я считал
возвышенным интеллектуалом, свободным и мятежным будущим гением, просто-таки
демоном, презирающим толпу. Сейчас я едва не краснею, вспоминая, кого из
себя корчил. Во мне нелепым образом соседствовали робость и наглость, я то
молчал, мучаясь от неловкости, то разражался значительными монологами, а
иногда я мог просиживать в барах ночи напролет, и при этом пил и курил так,