"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу авторауступе со своими грифелями и красками. Но вечером все равно приходилось
втроем готовить еду на костре. Пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, я однажды предложил Скорсби сыграть в карты. Ему это поначалу понравилось, но, как большинство глупых людей, он сильно преувеличивал свои умственные способности. Прикинул, что сейчас обставит меня и выиграет кучу денег. Таким образом обставит во всем, не только в картах, и покажет, кто здесь главный. Мы играли в блек-джека, и ко мне пришли все козыри, он проиграл подряд шесть или семь партий. Его уверенность в своем превосходстве пошатнулась, и он стал играть хуже, заключал безумные пари, пытался блефовать, делал все не так. Я в ту ночь выиграл, наверное, долларов пятьдесят-шестьдесят, а для него это было целое состояние. Увидев, как он расстроился, я попытался исправить положение и сказал, что отказываюсь от денег. Ну зачем мне эти деньги? Плюнь на все это, сказал я ему, просто мне повезло, давай лучше забудем об этом, без обид, - в общем, что-то в этом роде. Ничего хуже, видно, ему и сказать было нельзя. Скорсби решил, что я смотрю на него свысока, что хочу оскорбить его, что гордость его задета, да еще как. С той поры между нами словно черная кошка пробежала, и ничего исправить уже было нельзя. Я и сам-то был еще тот сукин сын, упрямый, - ты, наверное, уже заметил. Бросил я его умасливать. Раз хочет вести себя по ослиному, ну и пусть себе упирается до второго пришествия. Вот так мы и жили в огромной пустыне - вокруг нас ничего, ничего кроме многомильной пустоты, - и, тем не менее, мы как будто были заперты в тюремной камере, словно делили ее с человеком, который не спускает с тебя глаз, который только и ждет, когда ты отвернешься, чтобы всадить тебе нож в спину. В том-то и была беда. Огромное пространство постепенно начинает тебя всей своей чертовой тишиной и пустотой. Пытаешься найти в нем самого себя, а пространство такое огромное, размеры его столь чудовищны, что под конец - не знаю, как это выразить, - под конец оно вообще перестает существовать. Нет ничего: ни мира людей, ни земли - вообще ничего, вот до чего под конец доходишь, Фогг, - кажется, что все - плод воображения, мираж. И сам ты существуешь только в собственном воображении. Мы шли через середину штата, потом свернули на юго-восток, в область каньонов, - она называется Четыре угла, потому что там сходятся Юта, Аризона, Колорадо и Нью-Мексико. Это было самое дикое место, фантастический мир, кругом только красная земля и невероятные нагромождения скал, словно вырастающих из земли. Они стоят там, как развалины какого-то города гигантов. Обелиски, минареты, дворцы - все одновременно и узнаваемо, и чуждо. Нет-нет да увидишь знакомые очертания, хотя и понятно, что это лишь случайное совпадение, застывшие следы ледников и отпечаток разрушений - миллион лет ветров и стихий. Большие пальцы, глазницы, пенисы, грибы, человеческие фигуры, шляпы. Будто ты складываешь картины из облаков. Теперь все знают, как выглядят те места, ты и сам, наверное, сотни раз видел их изображения. Глен-каньон, Долина статуй, Долина Богов. Именно там теперь снимают ковбойско-индейские картины, каждый вечер по телевизору этот самый чертов человек из страны Мальборо скачет по тем местам. Но из фильмов и картин ты ничего не узнаешь, Фогг. Там все слишком огромное, такое не опишешь и не нарисуешь; даже на фотографиях этого не почувствуешь. Там такой разброс - это все равно что пытаться воспроизвести расстояния в открытом космосе: чем больше видишь, тем меньше может изобразить твой карандаш. |
|
|