"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

уступе со своими грифелями и красками. Но вечером все равно приходилось
втроем готовить еду на костре. Пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, я
однажды предложил Скорсби сыграть в карты. Ему это поначалу понравилось, но,
как большинство глупых людей, он сильно преувеличивал свои умственные
способности. Прикинул, что сейчас обставит меня и выиграет кучу денег. Таким
образом обставит во всем, не только в картах, и покажет, кто здесь главный.
Мы играли в блек-джека, и ко мне пришли все козыри, он проиграл подряд шесть
или семь партий. Его уверенность в своем превосходстве пошатнулась, и он
стал играть хуже, заключал безумные пари, пытался блефовать, делал все не
так. Я в ту ночь выиграл, наверное, долларов пятьдесят-шестьдесят, а для
него это было целое состояние. Увидев, как он расстроился, я попытался
исправить положение и сказал, что отказываюсь от денег. Ну зачем мне эти
деньги? Плюнь на все это, сказал я ему, просто мне повезло, давай лучше
забудем об этом, без обид, - в общем, что-то в этом роде.
Ничего хуже, видно, ему и сказать было нельзя. Скорсби решил, что я
смотрю на него свысока, что хочу оскорбить его, что гордость его задета, да
еще как. С той поры между нами словно черная кошка пробежала, и ничего
исправить уже было нельзя. Я и сам-то был еще тот сукин сын, упрямый, - ты,
наверное, уже заметил. Бросил я его умасливать. Раз хочет вести себя по
ослиному, ну и пусть себе упирается до второго пришествия. Вот так мы и жили
в огромной пустыне - вокруг нас ничего, ничего кроме многомильной пустоты, -
и, тем не менее, мы как будто были заперты в тюремной камере, словно делили
ее с человеком, который не спускает с тебя глаз, который только и ждет,
когда ты отвернешься, чтобы всадить тебе нож в спину.
В том-то и была беда. Огромное пространство постепенно начинает тебя
поглощать. Был момент - я дошел до того, что оно мне стало невыносимо, со
всей своей чертовой тишиной и пустотой. Пытаешься найти в нем самого себя, а
пространство такое огромное, размеры его столь чудовищны, что под конец - не
знаю, как это выразить, - под конец оно вообще перестает существовать. Нет
ничего: ни мира людей, ни земли - вообще ничего, вот до чего под конец
доходишь, Фогг, - кажется, что все - плод воображения, мираж. И сам ты
существуешь только в собственном воображении.
Мы шли через середину штата, потом свернули на юго-восток, в область
каньонов, - она называется Четыре угла, потому что там сходятся Юта,
Аризона, Колорадо и Нью-Мексико. Это было самое дикое место, фантастический
мир, кругом только красная земля и невероятные нагромождения скал, словно
вырастающих из земли. Они стоят там, как развалины какого-то города
гигантов. Обелиски, минареты, дворцы - все одновременно и узнаваемо, и
чуждо. Нет-нет да увидишь знакомые очертания, хотя и понятно, что это лишь
случайное совпадение, застывшие следы ледников и отпечаток разрушений -
миллион лет ветров и стихий. Большие пальцы, глазницы, пенисы, грибы,
человеческие фигуры, шляпы. Будто ты складываешь картины из облаков. Теперь
все знают, как выглядят те места, ты и сам, наверное, сотни раз видел их
изображения. Глен-каньон, Долина статуй, Долина Богов. Именно там теперь
снимают ковбойско-индейские картины, каждый вечер по телевизору этот самый
чертов человек из страны Мальборо скачет по тем местам. Но из фильмов и
картин ты ничего не узнаешь, Фогг. Там все слишком огромное, такое не
опишешь и не нарисуешь; даже на фотографиях этого не почувствуешь. Там такой
разброс - это все равно что пытаться воспроизвести расстояния в открытом
космосе: чем больше видишь, тем меньше может изобразить твой карандаш.